Мы заострили внимание на способах, какими Маклейн критиковала патриархальный уклад, всячески ограничивавший поведение и свободу женщины в ее время. По мнению Мэттерн, «значительное количество читательниц Мэри в 1902 году воспринимали ее „Историю“ как феминистский документ»[2116]
. В самом деле, это подтверждается несколькими обзорами, авторы которых хвалят Маклейн как выразительницу праведного феминистского гнева. Например, известная суфражистка Мэри Элизабет Лиз (1850–1933) выступила в поддержку молодой писательницы, заявив, что Маклейн ступила «на путь широкой свободы» и создала текст, в котором проявила «рассудительность редкостной силы в правильное время и по правильному поводу». Лиз добавляла: «Правда потрясает только тех, кто живет в атмосфере лжи, и потому Мэри Маклейн стала явным потрясением для масс». По словам Лиз, Маклейн «удалось хорошенько встряхнуть расслабленное общество, она серьезный автор, и ее следует принимать всерьез»[2117]. Антифеминисты тоже ухватились за явно раздражившую их тему женского освобождения, поднятую в книге. Например, вЕще учась в старших классах, Маклейн общалась с членами Бьюттского суфражистского клуба, а ее учительница Фанни Корбин — «анемоновая дама» — происходила из семьи видных местных суфражисток. Мэттерн утверждает, что Маклейн еще в отрочестве читала некоторые феминистские сочинения. Правда, она не упоминает, откуда ей об этом известно, и не называет имена авторов[2120]
. Как явствует из статьи, написанной самой Маклейн в 1911 году, по крайней мере в ту пору она была хорошо знакома с такими феминистками, как Сьюзен Б. Энтони и Виктория Вудхалл, и очень высоко ценила их. Последнюю она называла «не совсем нормальной, но чрезвычайно яркой и обворожительной женщиной», способной вдохновлять и восхищать[2121]. Можно лишь гадать — видела ли Маклейн, когда писала свою «Историю», знаменитую карикатуру на Вудхалл в обличье «Госпожи Сатаны». Что характерно, Маклейн заявляла, что, сколь бы высокого мнения она ни была о суфражистках и, сколько бы ни одобряла их деятельность, сама она не считает, что могла бы голосовать, потому что «повинуется лишь собственным порывам и чувствам и следует собственным желаниям». Затем, как типичная радикальная индивидуалистка, она добавляет: «В любом случае, я не придаю большого значения президентам. Они ведь ничего, по сути, не меняют, от них нет никакой пользы и „встряски“»[2122]. Здесь ее позиция снова кажется близкой к воззрениям Мозеса Хармана и других анархистов-феминистов из «Люцифера».Мэттерн сожалеет о том, что Маклейн «не удалось довести свои идеи до логического завершения или расширить свои рассуждения, выйдя за пределы собственного положения», и о том, что она так и не примкнула ни к какой феминистской организации[2123]
. Высказывая такую мысль, исследовательница предпочитает сама судить о том, в чем состоит «правильный» феминизм, и пренебрегает одной из его разновидностей. С точки зрения Маклейн, стоявшей на позициях радикального индивидуализма — переходившего в индивидуалистический феминизм (который можно было бы, учитывая ее акцент на собственном «гении», охарактеризовать и как элитистский феминизм), — присоединение к какой-либо коллективистской борьбе было бы, безусловно, нелогичным шагом. Впрочем, индивидуалистический феминизм, даже в его отрицании коллективизма, часто содержал идеи и выводы, распространявшиеся и на женщин вообще — как на коллектив[2124]. Это же верно и в отношении самой Маклейн, что явствует из задокументированных рассказов о воздействии ее книги на девушек-подростков из ее поколения, и из цитировавшейся выше редакционной статьи изЗаключительные слова