Инкогнито. Тайная жизнь мозга

Представим диапазон виновности. На одном конце находятся люди вроде педофила Алекса или больные с лобно-височной деменцией, которые ведут себя как школьники. В глазах судей и жюри присяжных это люди, которые по воле судьбы страдают от повреждения мозга и не выбирали такого положения.

С наказуемой стороны располагается обычный преступник, мозг которого почти не изучали и о котором современные технологии могут сказать весьма мало. Подавляющее большинство преступников находятся по эту сторону линии, поскольку у них нет никаких явных биологических проблем. Их считают людьми, свободно выбирающими свои действия.

Где-то в середине вы найдете людей вроде Криса Бенуа, профессионального рестлера, которому врач давал огромные дозы тестостерона под видом гормонозаместительной терапии. В июне 2007 года в приступе гнева, известном как стероидное бешенство, Бенуа вернулся домой, убил сына и жену, а затем совершил самоубийство, использовав для повешения шнур одного из своих силовых тренажеров. У спортсмена есть биологическое смягчающее обстоятельство в виде гормонов, управлявших его состоянием, но он выглядит более заслуживающим наказания: ведь он самостоятельно сделал выбор принимать их. Наркозависимые люди тоже в целом попадают куда-то в середину схемы: существует определенное понимание, что зависимость — проблема биологическая и что препараты перестраивают мозг, но при этом часто считается, что эти люди несут ответственность за начало употребления.

Так выглядит обычное представление жюри присяжных о наказуемости. Однако здесь есть серьезная проблема. Технологии продолжат совершенствоваться, и по мере того как средства измерения будут становиться все лучше, линия раздела начнет смещаться вправо. Однажды мы можем обнаружить, что некоторые виды дурного поведения имеют продуктивное биологическое объяснение, как это уже случилось с шизофренией, эпилепсией, депрессией и манией. Сейчас мы способны обнаруживать в мозге только крупные опухоли, но через сто лет, возможно, мы сможем на невообразимо малых уровнях нейронных схем выявлять факторы, связанные с проблемами в поведении. Нейронаука получит возможность лучше объяснять, почему люди предрасположены действовать так, как они действуют.

Виновность не должна определяться ограниченностью современных технологий. Если судебная система признает человека виновным в начале десятилетия и невиновным в конце, то виновность в такой системе не имеет четкого смысла.

* * *

Похоже, не имеет смысла спрашивать: «В какой степени это была его биология, а в какой степени был он?». Теперь мы понимаем, что это одно и то же. Нет значимого различия между его биологией и его принятием решений. Они неразделимы.

Нейрофизиолог Вольф Зингер недавно предположил: даже если мы не в состоянии определить, что неладно с мозгом преступника, мы можем вполне уверенно предположить, что что-то неладно[280]. Действия являются достаточным доказательством аномалии мозга, даже если мы не знаем (и, возможно, никогда не узнаем) подробности[281]. Зингер говорит об этом так: «Пока мы неспособны идентифицировать все причины (чего мы не можем и, вероятно, никогда не сможем сделать), нам следует признать, что у любого из нас есть нейробиологическая причина быть ненормальным». Обратите внимание, что в большинстве случаев мы не можем определить ненормальность у преступников. Взять, например, Эрика Харриса и Дилана Клиболда, совершивших массовое убийство в школе «Колумбайн» в Колорадо, или Чо Сын-хи, стрелявшего в Политехническом университете штата Вирджиния. Что неправильного было в их мозге? Мы никогда не узнаем, поскольку они — как и большинство стрелков в учебных заведениях — погибли на месте. Но можно с уверенностью говорить, что в их мозге было что-то неправильное. Это редкое поведение; большинство учащихся так не делают.

Ключевой момент рассуждения: всегда следует считать, что преступник был неспособен действовать иначе. Преступное деяние само по себе необходимо рассматривать как доказательство аномалии мозга, безотносительно к тому, были выявлены заметные на данный момент времени проблемы или нет. Это означает, что на свидетелей, являющихся специалистами в нейронауках, не должно ложиться бремя доказательства: их показания отражают только наличие названия и методов определения проблемы, а не само существование проблемы.

Таким образом, виновность предстает неправильным вопросом.

Правильный вопрос: что делать в перспективе с обвиняемым преступником?

История обладателя мозга, стоящего перед судьей, может оказаться весьма сложной. А все, что мы хотим знать, — как человек поведет себя в будущем.

Что делать дальше? Ориентированная на перспективу совместимая с мозгом правовая система