Инквизитор. Книга 14. Божьим промыслом. Пожары и виселицы

— Я с собой не стала брать большую свиту, со мною было всего двенадцать людей из гвардии с сержантом кавалером фон Шуммелем и лейтенантом кавалером Альбрехтом, это были проверенные люди моего мужа, а Альбрехт присягал в молодости ещё моему отцу; помимо них, было ещё двое молодых кавалеров из выезда моего покойного мужа, Гейбниц и фон Камф. То были люди храбрые и преданные. Я была в них уверена. А ещё было три моих товарки, мои ближайшие дамы, шесть служанок и шесть слуг из конюхов и поваров. До монастыря святой Радегунды было всего пять дней пути, ди Армачи убеждала меня, что большая свита мне ни к чему, что монахини подумают, что я спесива, если приеду со многими людьми. И что нужно быть скромнее. Дескать, на богомолье едем, а не на турниры или пиры. И мне показались её слова разумными. Так я и сделала.

— И они на вас напали? Или, как и нас, заморочили? — интересовался проникшийся историей фон Готт. — Заморочили?

— Когда мы ехали ещё туда, на Цугшпице, на гору, остановились на постоялом дворе перед самым подъёмом, обедали. И к нам пожаловал граф, сам Адриан Гунна Фаркаш фон Тельвис, с этим его подлым колдуном Виктором. И Бьянка уговорила меня принять их, говорила: ну что тут такого, поговорим с ними, просто будем вежливыми… А граф и этот мерзкий сморчок стали нас приглашать к себе. Заехать в замок, мол, там нам будет лучше, чем в трактире. И ди Армачи стала говорить, что, и правда, в трактире клопы, и духота, и сыром пахнет или нужником, и что в замке нам и вправду будет лучше. И Тельвис тогда не казался мне ужасным, а наоборот… Он был галантен. Да, галантен и обходителен. Обещал, что и мы, и все наши люди будут встречены как подобает, что повара у него уже с утра готовят ужин. И я согласилась. Ведь Бьянка так меня уверяла… Говорила, что хочет спать в нормальной постели, а не на тюфяке с соломой, наполовину с клопами. Я и сама клопов не люблю… Вот и согласилась.

— Согласились⁉ — тут фон Готт уже не сомневался. — Говорю же вам, то был морок! Морок, так они и нас околдовали!

— Но вы же не поехали к ним? — напомнил принцессе Волков.

— Не поехали? — удивляется фон Готт и глядит на сеньора.

А Волков только взглянул на него: что за болван? И снова глядит на принцессу и добавляет, как бы поясняя свою догадку оруженосцу:

— Иначе Её Высочество не доехали бы до моста, с которого потом сбросили её духовника.

— Да, — тут же согласилась маркграфиня. — Вы правы, барон, я не поехала к Тельвису по доброй воле, и тому причиной стал отец Пётр. Именно он. Он удивился, я видела его удивлённые глаза, но при всех, там, он не стал меня переубеждать, лишь когда я дала согласие, когда приняла приглашение, он говорит вдруг: господа, прежде чем отправимся в дорогу, прошу вас, давайте помолимся заступнику всех путников Николаю Мирликийскому…

— И что же они? Эти… — фон Готт, казалось, был весь во внимании. — Неужто отказались молиться?

— Отказались… Нет, просто граф стал вдруг какой-то растерянный, — продолжала маркграфиня. — А мелкого гада… — тут она сделала паузу, как будто вспоминала. — Мелкого стало корёжить.

— О! Корёжить? — фон Готт так пламенно реагировал на каждое слово женщины, что начинал уже раздражать своего сеньора. — А это как?

— Я помню его лицо, — продолжала вспоминать принцесса, — сначала он начал кривиться, а когда отец Пётр вдруг встал на колени и начал читать молитву, так он стал сначала смеяться. Смеяться мерзко, иногда его смех переходил в кошачье мяуканье…

— Вы говорите об этом…? — успел вставить Хенрик, когда принцесса сделала паузу между словами. — Об этом мальчишке? Об Викторе?

— Да, я говорю про него… — вспоминала маркграфиня. — Они называют его Виктором. Вот только никакой он не мальчишка; когда он начал смеяться, когда стал мяукать, он ещё и рожи начал корчить… так вот… иной раз в его личине, в личине красивого мальчика четырнадцати лет проглядывало лицо… лицо взрослого мужчины, только маленькое… С морщинами оно было, со злыми глазами, в пятнах красных. Но тут же снова становилось юношеским.

— И что же было дальше? — Волков, как и все, кто слушал принцессу, хотели знать продолжение. — Что случилось после того, как этот Виктор стал мяукать и смеяться?