Инквизитор. Книга 14. Божьим промыслом. Пожары и виселицы

— Что? — она не расслышала последних его слов, остановилась на лестнице и повернулась к нему. — Вы что-то сказали, барон?

— Ничего значимого, госпожа, — ответил Волков с едва уловимой улыбкой. — Ровным счётом ничего значимого.

Принцесса стояла на ступеньку выше и смотрела ему прямо в глаза, держа его за руку, и вдруг, вдруг стала серьёзной и произнесла:

— Барон.

— Да, Ваше Высочество, — отвечал он как можно спокойнее.

— Я никогда в жизни не была в столь ужасной ситуации, — начала принцесса, — понимаете, барон, я не была в плену, никогда не была в бою, в меня никогда не попадали эти страшные стрелки, мне до сих пор не доводилось быть без служанок, прачек, поваров и ночных ваз, но лучше я буду с вами сидеть в этой башне и ходить вниз… к крысам… чем вернусь к этим нечестивцам Тельвисам, которых я ненавижу больше, чем крыс… — тут она сделала паузу и, заглядывая ему в глаза, сказала. — Барон, я многое готова вытерпеть: и жажду, и голод, и крыс… Но я должна знать, что вы сможете защитить меня… вырвать меня из когтей колдунов!

«Ну, хоть не потребовала с меня клятвы, что я сие осилю!».

Генерал стоял тут с принцессой на тёмной лестнице и держал её за руку, сам он был в виде таком, что в любом другом случае и не подумал бы предстать перед Её Высочеством. Не высохшая ещё от дождя рубаха, простые панталоны, мокрые шоссы, грубые сапоги, незапахнутый гамбезон; казалось бы, всё в его виде говорило о небрежении и непонимании того, кого он держит за руку, тем не менее он совсем не смущался этого своего небрежного вида и, машинально постучав пальцами по эфесу меча, барон вздохнул и заговорил на удивление спокойно и просто:

— Ваше Высочество, не знаю я, как сложится дальше наша судьба, про будущее лишь одному Господу ведомо. И друг мой, что идёт к нам на помощь, может быть обманут колдунами, побит вражеским отрядом, может быть разбит и отступит, а колдунам придёт откуда-то подкрепление, и мы в этой башне окажемся без помощи, без воды и без надежды… И я от когтей нечестивых, может статься, и не смогу вас защитить, но вот что я знаю наверняка: если вы попадёте снова в свою тюрьму под присмотр Жужи и Гопши… или как там звали этих ваших тюремщиц… то я об том знать уже не буду.

— Не будете? — не поняла маркграфиня и решила всё прояснить: — Это почему же?

Волков только едва заметно усмехнулся и ответил:

— Потому что к тому времени я уже либо буду убит, либо буду умирать от ран.

Да, вот теперь ей всё стало ясно, и генерал почувствовал, как её пальцы сжали его руку чуточку сильнее. И то для него значило больше, чем целая тирада разных вежливых слов. Маркграфиня ещё несколько мгновений глядела ему в глаза, а потом, так ничего и не молвив, подобрала юбки и стала дальше подниматься на верх башни.

А там кипела работа; всё, что было найдено внизу, теперь уже разрезанное на полосы, при помощи палок скручивалось в некое подобие верёвок. Хенрик и Кляйбер обливались потом, но доспехов не снимали. И правильно делали. Волков сам был арбалетчиком и знал, на что способны некоторые из этого ремесла. Это оружие не страшно, когда ты сидишь, как маркграфиня, близко к стене, а когда ты что-то делаешь, не прикрытый надёжно, и арбалетчик о том знает, он может закинуть болт и на башню, что называется, наудачу — а вдруг выйдет — если, конечно, в болтах нужды у него не имеется. А вот фон Готт им помогал мало, этот сильный молодой человек неожиданно сник, может, от жары и солнца, а может, от жажды. Он сидел в тени у зубца, сняв шлем и подшлемник, и лениво поглядывал, как его товарищи трудятся. А это было нехорошо. При сидении в осаде, то знает любой командир, лучше, чтобы не было тех, кто отлынивает от работы, когда все остальные трудятся. Одно дело, когда рыцарство сидит в покоях и пьянствует, пока простые солдаты, например, укрепляют стены и ставят «коридоры» в местах возможных проломов. В том случае всё ясно, рыцарству при штурме встать придётся в первых рядах для отражения оного. Но тут-то все были равны. И кавалерист Кляйбер, хоть и уступал в благородстве оруженосцам Волкова, тем не менее простым солдатом не был. На то он и кавалерист. И поэтому генерал, усадив маркграфиню на её лавочку, сразу приказал своему оруженосцу:

— Фон Готт, наденьте шлем и посмотрите, где у них остались стоять арбалетчики. Где прячутся.

— Да, генерал, — отозвался тот после усталого вздоха.

— Посмотрите заодно, что они вообще там делают, — продолжал Волков недовольно, — а то сидите, спите… А они, может, уже таран привезли или лестницы на стену поднимают.

— Да куда им… — пренебрежительно отвечал фон Готт, — они после нашего хода по замку и по стене ещё раны зализывают.

Тем не менее он надел подшлемник и шлем и, взяв в руки павезу, стал из-за щита и каменной кладки выглядывать наружу.