Инквизитор. Книга 14. Божьим промыслом. Пожары и виселицы

Волков же уселся в тени. Было ему жарко, и он чуть прикрыл глаза. Пока не о чем было волноваться, так что доспех надевать нужды, кажется, не было. Маркграфиня тоже вела себя тихо, сидела себе и не лезла ни к кому ни с просьбами, ни с жалобами. Она вообще казалась умной, просто ждала и смотрела, как старший оруженосец и кавалерист крутят из полотняных полос шнуры.

— Два, — сообщил фон Готт, обернувшись к своему командиру через некоторое время.

— Чего два? — уточнил Хенрик, прерывая свою работу и вытирая с лица пот.

— Два арбалетчика, — пояснил фон Готт. — Один — вон, на третьем этаже, за перилами прячется. А второй на башне. Тоже присел за зубцом. Но я не видел, заряжен ли у него арбалет.

— А-а, — понял Хенрик.

— А внизу холопы разбирают уголья, — продолжал оруженосец, из-под щита выглядывая вниз. — Солдат пока не вижу нигде.

А веревка вяжется плохо, так как тот материал, который они нашли, при попытке скрутить его начинал просто рваться. Неплохой кусок верёвки получился из скатерти. Скатерть была из очень хорошего холста. Но одной её было мало. Волков видел, что верёвка, которая получается из этого полотна, вряд ли будет длиннее пары копий, а всё остальное, что они принесли снизу, было гнилым хламом.

«Два копья. Этого маловато будет. Верёвки не хватит, он спрыгнет в ров и сломает ноги. И это если верёвку со стены спускать, а не с башни».

Честно говоря, на всё это генерал глядел с малой верою. Он почему-то не сомневался, что колдуны об их затее всё знают, и, решись он отправить Кляйбера к Брюнхвальду, того непременно перехватят. Непременно. Волков глядел, как ловко кавалерист крутит верёвки, и очень не хотелось ему терять этого человека. Так что решения он всё ещё не принял. А то, что люди его заняты изготовлением верёвок, — так пусть крутят, пусть занимаются.

Фон Готт, прислонившись к зубцу и закрываясь щитом, продолжает глядеть вниз, во двор, и сообщает:

— Конного куда-то посылают, кажется. Коня уже оседлали, а двое залезли на башню, вон уже мост опускают.

Хенрик и Кляйбер останавливаются, прекращают работу, принцесса тревожно глядит на оруженосца, что продолжает наблюдать. Только Волков даже не отрывается от стены, как будто это всё его не касается. Так и сидит.

— Ворота отворяют, — продолжал фон Готт.

Только тогда Волков встал и подошёл к южной стене башни; он заглянул вниз и, подождав, увидел, как в открывшиеся ворота выехал человек и, проехав по опущенному мосту, достаточно скоро погнал коня по дороге на юг.

— За подмогой, видать, послали, — с заметной тревогой произнёс из-за его спины Кляйбер. Он тоже смотрел вслед уезжающему верховому.

Генерал обозлился на кавалериста: чего ты, дурак, безнадёги тут нагоняешь? Но вслух, так, чтобы слышали все остальные, ответил:

— Так за подмогой они давно посылали. Уже один отряд пришёл.

— А этот тогда куда? — интересуется Кляйбер.

— Почем же мне знать, — говорит генерал и, чтобы как-то сменить тему, продолжает — Кляйбер, давай-ка кувшин, будем пить воду. Ваше Высочество, где те припасы, что вы взяли с собой? Нужно немного и поесть, а то мы завтракали на рассвете.

— Мой узелок внизу, — сразу отозвалась принцесса. Она хотела встать, но Волков, больше всего боявшийся, что арбалетчики кинут в неё болт откуда-нибудь с лестниц замка, махнул рукой: сидите. Не мелькайте лишний раз.

— Я сбегаю, — вызвался Кляйбер.

— И вино там же, — добавила маркграфиня.

— Принесу, — отозвался кавалерист и стал спускаться на второй этаж.

Рядом с принцессой было самое безопасное место на башне, Волков так поставил её скамеечку, чтобы ни с одной стороны сюда невозможно было кинуть болт. Тут, у ног Её Высочества, все и собрались, когда вернулся Кляйбер с едой и вином.

Сначала генерал открыл вино и налил в ту самую гнутую чашку из меди, которая некогда была то ли ковшиком, то ли соусником и из которой пила маркграфиня.

— Прошу вас, Ваше Высочество, — Волков протянул ей чашку с вином.

Она взяла сосуд, но не успела отпить, так как генерал произнёс:

— И от лица моих товарищей я выражаю вам большую благодарность за вашу прозорливость, принцесса; не будь вы так предусмотрительны, не видать бы нам этой еды.

Она лишь улыбнулась скромно и теперь уже выпила вина из гнутого ковшичка. А еда была хорошей. Целый пшеничный хлебец, румяный сверху и жёлтый по бокам; видно, что печёный на сливочном масле, которого пекарь не пожалел. А ещё там был молодой сыр, небольшая головка, такой, от которого отслаиваются солёные вкусные ломтики, когда его берёшь пальцами; сыр был ещё мокр от рассола. Ещё ломоть свежайшей розовой ветчины, по краям с жёлтым салом в палец толщиною, и большой печатный пряник с узором, твёрдый, сухой, к которому нужно молоко, чтобы размочить его. Еды на пятерых было вдоволь и хватило бы, чтобы всем пообедать, но генерал, не зная, когда всё закончится, произнёс:

— Кляйбер, дели всё на три части.

— На три? Ага, понял, господин, — говорил кавалерист, ножом своим отрезая от всего «на глаз» по трети.

А сам генерал взял и отломил кусочек жёлто-белого влажного сыра, съел его и, вздохнув, произнёс:

— Сыра лучше не есть.