Иннокентий едет в деревню

– Остынь, – только и сказал бармен. Строго и отчетливо, как воспитанный вышибала в клубе.

«Массивный круп, живые глаза, колтуны в гриве».

Мутные глаза мужик скосил на Сергея:

– Не лезь!

«Конь, запряженный в телегу с красной попоной и двумя подушками. Конь, которого я украл, принадлежал этому мужику с лающим кашлем».

Я застегнул мокрый до локтя ватник.

– Не брал я Вашу лошадь.

– Кто же ее брал? – спросил Данилыч.

– Вам виднее.

Данилыч вскинулся, Сергей предупреждающе выступил вперед. Обдумав ситуацию, мужик в болотной кепке с неудовольствием сел обратно на стул.

– Еще поквитаемся, – пообещал он.

– Пошли, – сказал мне Сергей, приглашая к оставленному на бревне спиннингу. – Бери и забрасывай.

Оглядываясь на Данилыча, я покорно взял дорогую удочку и забросил.

– Теперь тяни. Так. Не клюет. Забрасывай.

Я замахнулся, потерял равновесие и поскользнулся. В процессе падения задел ногой ведро с пойманной Сергеем рыбой. Ведро упало в воду.

– Ишь какой ловкий! – прокомментировал председатель Зиновий Аркадьевич.

Данилыч смеялся громче всех.

– Вот возьми подлого человека на рыбалку! – надрывался он. – Всем угодит.

Павел Никифорович подплыл к берегу.

– Данилыч, Ефрем, – крикнул он, вытаскивая лодку. – Подите сюда.

– О, плотвы-то, – протянул председатель, заглядывая в ведра. – И окуни есть. Ишь ты, щука!

– А у вас что?

– Уклейка, да плотвина, – засмущался Ефрем.

– Давайте, что ли, уху варить из окуней, – кивнул Павел Никифорович. – Лизавета бутерброды в дорогу наделала.

И отправил нас с Сергеем костер разводить, а сам принялся чистить и потрошить рыбу дрожащими почему-то руками.

2.6.4. Рыбья жертва

– В будущий раз приманку купи, – сказал Сергей. От собственной добычи он отвесил мне пару окуней.

– Какую? – спросил я.

– Смотря, на что пойдешь.

Сергей ушел, а я остался наедине с рыбой.

Я бы отдал ее кому-нибудь. Женщине, которая почистит, вытащит кости и приготовит. А еще лучше – не ловил. Мне ее, бедную, было жаль.

Но рыбья жертва не должна была стать напрасной. Я включил ноутбук и погуглил, что делать после рыбалки. Мать покупала замороженное филе и палочки в кляре. Как рыбу чистила бабушка, я не помнил.

В рыбе могли водиться паразиты. Сравнив представленные в сети картинки с живым примером, я понял, что моя рыба грязная, скользкая и в крови. Разглядеть в ней паразитов было невозможно.

Я сел на лавку возле дома и закрыл глаза.

Рыбалка прошла неудачно. Воняло рыбой, подружиться с деревенскими не вышло. Собирался показать, какой я не плохой парень, а в результате сам перестал в это верить.

В деревне меня терпели в память о бабушке. Она трудилась на благо окружающих. В глубине души я понимал, что только так можно завоевать авторитет. Но я ничего не мог предложить. Ни умений, ни талантов, ни знаний, пригодных для жизни в деревне, у меня не было.

Я открыл глаза и увидел надежду. «Наверняка я смогу принести пользу. Просто пока не знаю, какую».

Рыбу я отнес бабе Томе. И принялся терпеливо ждать, когда появится новый шанс показать себя. Совершить героический поступок, самоотверженное деяние. Оказаться полезным, раз не получается быть приятным. Все, что угодно, лишь бы стать своим в деревне.

2.7. Жестокие правила

2.7.0. Куриный бульон

«Как она узнала, что я заболел?»

Вечером першило в горле, ночью ломило кости, а с утра я проснулся рано, разбитый и больной.

Я выпил чай, сходил в дровяник, растопил печь. Стало хуже.

И вот теперь я лежал и наблюдал, как Лизетт разогревает на плите куриный бульон.

– Вынь, – сказала она.

– Десять минут не прошло.

– Пяти хватит, – пожала она плечами, – но хочешь – держи.

И я держал.

Лизетт налила суп в тарелку.

– Ну, сколько?

– Тридцать семь и восемь.

– Хорошо, – Лизетт забрала градусник. Проверила измерение, кивнула головой. – Я принесла клюквы. Чаю дам и целый вечер пей.

– Гадость какая.

– Зато полезно.

– А таблеток у тебя нет? – спросил я.

Лизетт со вздохом полезла в карман жилетки и достала оттуда упаковку аспирина.

– Бери, – сказала она. – Нет. Лучше я дам одну, а завтра еще. Мне не жалко, вред же от них.

Я сунул в рот таблетку и запил чаем с клюквой.

Лизетт села за стол и взялась за принесенное вязание.

– Что это будет? – спросил я.

– Что-то теплое, – сказала Лизетт и укутала меня нежной улыбкой.

«Как она узнала, что я заболел?»

Перед глазами у меня стояла Алиса.

2.7.1. Начало

– Что будешь делать? – спросил отец.

Сначала пошли разговоры, затем – увольнения. Три месяца я ходил на работу как в театр: ждал конца представления. Иногда зевал.

– Поеду в деревню, – сказал я. – Хозяйство заведу.

– Лену возьмешь?

Лена.

Ушла, не дождавшись предложения.

Оставила мне комнатную помидору на подоконнике и записку невнятного содержания. Что-то о мечтах и их исполнении. Полагаю, это было предсказание из китайского печенья, которое она ела накануне.

Я пошел выбрасывать помидору на помойку. Было скользко. У контейнера – каток. Я забрался на бетонный блок, размахнулся. И не выбросил. Записку тоже оставил.

Повернулся, чтобы спрыгнуть с блока. Увидел лед. Представил, как бьюсь головой о бетон.