Инодин - В тени сгоревшего кипариса

Лейтенант Клитин за развёртыванием в боевой порядок наблюдает, до пояса высунувшись из башенного люка. Первый бой в жизни — ему страшно. Вот только что страшнее — вести шеренгу лёгких танков навстречу огню неизвестно где расположенных, и поэтому ещё более опасных пушек, или показать страх подчинённым? Конечно, второе, вот и стоит лейтенант в люке, до боли в пальцах сжимает броневую крышку — демонстрирует храбрость. Ещё и танки взвода управления батальона выстроились на левом фланге — майор Барышев решил лично присмотреть за третьей ротой. Решение комбата — единственно верное, в отличие от ротного-три Фунтиков и Котовский бойцы опытные. Клитин его понимает, но легче от этого не становится.

Лейтенанту кажется: он кожей чует направленные на него стволы винтовок и пулемётов, до щекотки по позвоночнику ощущает, как сводят на его танке прицельные марки итальянские артиллеристы, но только сильнее выпрямляет спину. Мышцы лица свело, поэтому команды лейтенанта короче и отрывистей, чем обычно.

В сотне метров за танками выстраиваются три самоходки, за каждой в затылок — транспортёр со снарядами. По плану самоходки повзводно поддерживают вторую и третью роты, Фунтиков должен обойтись трёхдюймовками средних танков. Козлоногов, раздолбай и бездельник, машет Клитину рукой и опускается на место. Лейтенант представляет, каково самоходчикам в их открытых сверху рубках, ему становится стыдно своей трусости.

Из-за переживаний Клитин долю секунды не понимает, что означают взлетевшие вдоль фронта сигнальные ракеты, потом для верности прижимает ларингофоны пальцами к горлу и хриплым, чужим голосом каркает:

— Я третий-раз, вперёд!

Привычно отмечает отставшие машины, резкими командами наводит порядок и поворачивается к врагу. Танк качнулся на яме, и потерявший равновесие Клитин больно ударился локтем о зенитный пулемёт. Выругался, и вдруг понял, что стало легче — рота идёт красиво, механики выдерживают уставные интервалы, ровно ползёт под гусеницы земля.

— Третий-раз, я Большой, уйди под броню, всех врагов распугаешь!

Комбат, смотрит.

— Есть уйти под броню!

Щёлкает фиксатор люка, обзор съёживается до поля прицельной панорамы, и Клитин, чтобы видеть больше, постоянно поворачивает башню влево-вправо.

Задача третьей роты — совместно с пехотой прорвать оборону итальянцев на правом фланге наступающих частей, отрезать окружённый город от западного горного массива, перерезать последние тропы, по которым прибывают в Корчу подкрепления – и возможные пути отхода тоже. А еще где-то там находятся огневые позиции стопятимилиметровых пушек, которые нужно найти и «привести к молчанию». Т-26, как его ни экранируй, попадания снаряда такого калибра не выдержит. Лопнет под напором летящей стали броня, сдетонирует боекомплект, вспыхнет вылившийся из баков бензин. Шансов выжить у экипажа не будет. Значит, нужно заметить врага первым, и уничтожить до того, как он успеет навести орудия.

Лейтенант следит за точностью огня греческой артиллерии, азартно расстреливает пулемёты врага, орёт команды — в горячке схватки страх потерялся, стал неразличим. Клитин увлекается, только после окрика комбата останавливает охоту за разбегающимися фашистами. Пока наводит порядок, греки накрывают артогнём вторую линию обороны, и снова — осколочными по вспышкам над бруствером, из «Дегтяря» — по пехоте и на максимально возможной скорости — вперёд, между редкими разрывы фугасных снарядов.

Как назло, дальше идти приходится по предгорьям, мало того, что всё время вверх и вниз, эти холмы ещё беспорядочно застроены всякими сараями, утыканы деревьями и кустами. Любое укрытие таит угрозу. Поди угадай — палка торчит из-за забора, или ствол противотанковой скорострелки?

Впустую, кадый раз — впустую. Клитин ловит себя на мысли, что уже с нетерпением ждёт — когда же наконец навстречу его танкам полетят снаряды. Не находя выхода, напряжение накапливается, туманит зрение и грозит вдребезги разнести остатки человеческого сознания.

Открывающаяся за очередным гребнем картина как ответ на невысказанную мольбу — набитая мулами и солдатами в итальянской форме ложбина.

— А-а-а! — вместо команды ревёт Клитин и бьёт длинной, на половину диска, очередью, выплёскивает из пулемётного ствола вперемешку со свинцом страх, злобу и бешенство. Слева и справа эхом отзываются пулемёты остальных танков. Механик, осатаневший от того же ожидания, без команды бросает танк вперёд, разгоняет машину под уклон, лихорадочно переключает передачи. И лейтенант всем телом подаётся вперёд, помогая механику разгонять одиннадцать с хвостиком тонн лязгающей стали. Когда машина врезается в сгрудившихся в узком проходе врагов, Клитин рычит от счастья.

Далеко не сразу лейтенант понимает, что шум в ушах это сильно искажённый голос командира батальона, и разбирает только окончание фразы:

— … ать, прекратить немедленно!