Инодин - В тени сгоревшего кипариса

— Видите ли, в моём полку у большинства солдат родственники в Афинах. Как раз в тех районах, которые были разрушены при обстреле с итальянской эскадры. Там погибло очень много людей: женщин, стариков и детей. Люди злы и хотят мстить. Со временем нам удастся это остановить, но боль ещё слишком сильна.

Полковник снял фуражку, удивился, увидев её в руке и снова надел.

— До свидания, господин старший лейтенант.

Дайте солдату точку опоры, и он уснёт — эта народная мудрость верна для любой армии во все времена. Исключения бывают. Если у солдата появилась возможность пожрать, добыть выпивку или влезть в какие-нибудь неприятности с местными жителями, он может и потерпеть. В остальных случаях не занятый делом воин засыпает мгновенно — лёжа, сидя, стоя и даже на ходу. Разница между опытным бойцом и зелёным салагой только в подходе к процессу. Молодой теряет сознание сразу. Послуживший, понюхавший пороха боец знает — лучше потратить время, но устроиться с максимальным комфортом.

Среди танкистов новичков нет. Итальянцы оборудованием блиндажей не озаботились. Не успели, или решили, что в городе ночевать удобнее — поди пойми их, нерусских. Ничего, советского бойца устроит и кусок хода сообщения, перекрытый всем, что попало под руку. Ерунда, что в спальне две стены из плащ-палаток, зато тепло. Буржуйку старшина притащил, он же и топит — экипажам завтра с утра в бой, пусть поспят. Жаль, у костра не посидеть – на огонёк скорее залетит миномётная мина, чем добрый человек завернёт. Добрые люди заходили и без огонька — улыбались белозубо из-под густых усов, хлопали по плечам, угощали сигаретами. Поговорить не получилось — так, руками помахали, как глухонемые, но взаимную симпатию выразили.

Теперь сопят и белобрысые, и черноволосые, бдят только часовые да наблюдатели, в неживом свете осветительных ракет всматриваются в лежащее перед ними поле, пытаются заметить врага раньше, чем он подберётся на расстояние гранатного броска. Смотрят старательно — перед позициями нет ни минного поля, ни даже жидкого заграждения из смотанной спиралью колючей проволоки.

Ещё не спят командиры — по самым разным поводам. К старшему лейтенанту Фунтикову повод приполз сам, незваный, негаданный. Сидит, протянув к печке длинные ноги в ботинках с дырявыми подмётками, в грязных пальцах прирождённого музыканта сжимает жестяную кружку с горячим чаем. И сам факт его наличия говорит о том, что умелый и ловкий храбрец может пробраться мимо часовых и секретов, выбрать нужный момент и хриплым шёпотом окликнуть бойца в знакомой форме:

— Товарисч!

Есть всё-таки и среди итальянцев смелые люди. Не просто смелые — Уго Бонатти пополз через нейтралку, хоть знал, что первый встреченный греческий солдат скорее всего прикончит его, как только увидит. Умения Уго тоже не занимать — повоевал в Испании, пытался остановить врага на чужой земле, раз дома не получилось. В интербригадах итальянцев было много — не всех антифашистов перестреляли в двадцатых сбившиеся в стаи мальчики в чёрных рубашках. После поражения республиканцев Бонатти кружным путём, через Алжир и Ливию вернулся в родную Парму. Как оказалось, только для того, чтобы через два месяца угодить в армию ненавистного Муссолини. Завоёвывать для фашистов Грецию Уго не желает, умирать на штыках её защитников — тоже. В их батальоне, потерявшем во вчерашнем бою больше половины офицеров, таких большинство. Они с радостью сдадутся, но разъярённые греки в плен не берут. Выход Бонатти увидел, когда заметил перед атакующими цепями сынов Эллады характерные башни танков советского производства. Знающий пару десятков русских слов итальянец вызвался пробраться к танкистам — там наверняка есть русские, они должны понять — в грязной игре политиков солдаты не виноваты.

Делегат глотает обжигающий чай, смотрит на Фунтикова и понимает — есть Бог на свете, ведь Уго добрался сюда живым. Нашёл советского командира, и этот офицер, хвала Мадонне, говорит по-испански — тоже воевал с франкистами. Он поможет.

Фунтиков смотрит на итальянца и понимает — спать сегодня ночью не придётся.

Пришлось вести перебежчика в штаб батальона, затем в штаб греческой дивизии. Спустя два часа Михаил вместе с греческим пехотным капитаном проводил итальянца за линию секретов, выждал немного, чтобы убедиться, что на той стороне обошлось без стрельбы. Если утром защитники нескольких кварталов разом сложат оружие, нападающие смогут без боя ворваться практически в центр города.

Фунтиков прощается с греком и направляется к своим танкам — возможно, получится прикорнуть часок-другой.

Ноябрьская долгая ночь. Темная и густая, как турецкий кофе. Она тянется, будто нудный рассказ выжившего из ума старика. Того самого, что изводит потомков воспоминаниями о чудесной юности, многозначительно поглядывая на секретер, в котором хранится его завещание.