Инодин - В тени сгоревшего кипариса

Командирская панорама — неважная замена биноклю, изображение хуже, зато поле зрения шире. Клитин вспоминает, что не предупредил греков, но те и сами видят противника, стрелки разбежались по окопам, клацают затворами. Пулемётный расчёт продёрнул ленту в свой антикварный французский самовар – ничего, в обороне эти монстры работают не хуже современных систем. Сноровистые, черти, приятно посмотреть, пулемётчики обучены превосходно. Лейтенант поворачивает маховик горизонтальной наводки, загоняет в поле прицела ближайшую группу итальянцев, но близкий снарядный разрыв закрывает обзор клубами дыма и пыли. Укрытые за строениями и посадками пушки врага где-то близко, и их много – одновременно встают десятки разрывов.

— Драпать решили, уроды! — злорадствует лейтенант.

Чтобы вывести из окружения батальон пехоты, не станут стягивать всю оставшуюся в дивизии артиллерию — к гадалке не ходи, на прорыв собралось итальянское руководство.

— Мы вам тут как раз дорожку приготовили, заждались, — Клитин припал к прицелу, не замечает, что проговаривает мысли вслух. Положив руку на следующий снаряд, будто копируя выражение лица командира, хищно осклабился заряжающий.

Итальянские артиллеристы пристрелялись, снаряды ложатся среди мелких греческих окопов. Очередной разрыв бросает в воздух остатки станкового пулемёта. От лихого расчёта остались лишь невыразительные ошмётки. На совесть закопанные танки может достать только прямое попадание, которого так и не случилось.

Из травы поднялись сотни фигурок, разевают рты — наверно, кричат. Идут на засыпаемую снарядами оборону.

— Не стрелять! — цедит Клитин, — Ближе подпустим!

За первой цепью итальянцев поднимается вторая, третья…

Пушки замолкают, когда пехоте фашистов остаётся пройти от силы двести метров. Вразнобой хлопают винтовки вставших в окопах греков, итальянцы побежали, достают из подсумков гранаты… Пора!

— Огонь! — выдыхает лейтенант, разворачивает башню влево и срезает длинной очередью во фланг вырвавшуюся вперёд цепь. Фигурки фашистов в прицеле почти закрывали одна другую, теперь они падают, роняя оружие и теряя каски.

— А, суки! — радуется Клитин, и разворачивает башню вправо.

Пойманные кинжальным перекрёстным огнём на открытом пространстве итальянцы мечутся, валятся на землю. Последняя цепь дружно поворачивает и бежит к укрытиям.

Клацает вхолостую пулемёт — опустел диск.

Щелчки, лязг взведённого затвора.

— Заряжено!

— Заводи! — кричит своей роте лейтенант, и танк радостной дрожью отвечает на команду командира.

Через минуту, дав моторам немного прогреться, Клитин выводит роту в атаку, теперь убегают все итальянцы, которых может ухватить глаз в пляшущем поле прицела.

Убежать от танка в чистом поле? Лет двадцать тому назад это ещё было возможно, не сейчас. Танки догоняют бегущего противника, обгоняют и заставляют повернуть ещё раз, на штыки поднявшихся из окопов греков. Танкистам участвовать в избиении некогда – где-то рядом их появления ожидает артиллерия противника.

— Я третий-раз, продолжать движение в направлении водокачки. Ищем пушки, скорость держать!

Про скорость можно было не говорить – в погоне за пехотой танки разогнались до предельных пятнадцати километров в час. Быстрее по бездорожью двадцать шестым ездить не дано. Взгляд Клитина шарит по кустам и укрытиям, во рту пересохло, вдоль позвоночника стекает холодный пот, но азарт охотника гонит вперёд.

Их ждут, и вырвавшийся вперёд танк политрука получает снаряд в лобовую броню. Клубы дыма от разрыва почти полностью скрывает машину, танк по инерции проезжает несколько метров и останавливается — люки остаются закрытыми. Командиры танков цели не видят, но нестись навстречу смерти, не стреляя нет никакой мочи, они бьют по любым подозрительным местам. Среди танков встают новые разрывы, но из пушек образца тысяча восемьсот лохматого года в движущуюся цель попасть нелегко.

— В винограднике, гады! — из-за треска помех не разобрать, кто из командиров первым засёк позиции батареи.

Да, вспышки дульного пламени и струи дыма вылетают именно оттуда, и лозы валятся, срезанные осколками и пулемётными очередями. Потом в ряды перекрученных стволиков врезаются танки. Если хозяин выживет, урожай винограда с этой земли он увидит нескоро. Разъярённые танкисты потеряли страх смерти, танки взбесившимися носорогами втаптывают в землю всё, что механики успевают заметить в закрытые триплексами смотровые щели. Пушки молчат — в свалке легко попасть по своим. Не умолкают пулемёты — ими броню не пробить.

Сорванным голосом Клитин останавливает подчинённых только тогда, когда с грунтом перемешано всё — пушки, люди, лошади и зарядные ящики.

Лейтенант плюёт на возможность поймать пулю под шлем, по пояс вылезает из люка — осмотреться.