Инодин - В тени сгоревшего кипариса

Начальник управления время от времени рассматривает доставшуюся ему долю советской помощи. Помощь сидит у стола напротив, скудно освещённая светом настольной лампы. Лучше всего видны руки — крупные кисти с сильными узловатыми пальцами. В таких лапах ожидаешь увидеть ручку лопаты или рукоять молота, гаечный ключ, кельма и даже кирпич просто не соответствуют их масштабу. Что уж говорить о карандаше! Тем не менее, грифель бойко движется по бумаге, отмечает, подчёркивает и оставляет заметки на полях. Обладатель таких выдающихся рук больше ничем на себя внимания не обращает — среднего роста мужчина, крепкого сложения. Особых примет нет, говорит негромко. По-гречески — с заметным акцентом, но бегло. Никогда не шутит сам, чужие шутки понимает, но не смеётся — лишь спокойно улыбается. В его присутствии и сам становишься спокойнее.

Советская помощь нравится главному переместителю кадров, информация, поступившая из столицы — нет. Вчера командир третьего армейского корпуса генерал-лейтенант Чолакоглу устроил себе в Афинах небольшой персональный триумф в лучших древнеримских традициях — с прогоном пленных, демонстрацией трофеев и захваченных знамён. Само по себе это неплохо, императоры знали толк в зрелищах, направленных на подъём патриотизма. Но затем генерал устроил маленький бенефис на совещании в генеральном штабе, при обсуждении дальнейших планов и распределении советской военной помощи. Требовал львиную долю танков, пушек и авиации, обещал через месяц взять Тирану. Понимания не нашёл, удалился обиженным. После совещания посетил германскую дипломатическую миссию. Генерал провёл в миссии не слишком много времени — около часа, после чего убыл обратно на фронт. То, что после его визита радиостанция миссии вышла в эфир в неурочное время, а утром на афинский аэродром за дипломатической почтой прибыл самолёт курьерской службы, видимо, должно рассматриваться как случайное совпадение.

Оба собеседника дорого дали бы за возможность ознакомиться с содержимым улетевшего в Берлин пакета.

— Что мы знаем о господине генерале? — интересуется советский специалист.

— Германофил, близок с нашим бывшим королём, который тоже любит Германию трепетно и бескорыстно. Немецкую миссию посещает не впервые, прежде делал это регулярно, как правило, после аудиенций у его королевского величества. В молодости воевал с турками и болгарами, после вашей революции был в оккупационных войсках на Украине. Пользуется уважением в офицерском корпусе. В настоящее время — народный герой, разгромивший в Македонии половину итальянской армии.

— Да… — карандаш аккуратно ложится поверх донесения, пальцы советника выбивают по столешнице ритм какого-то марша.

— А ведь наверняка генерал–лейтенант немцам информацию передал. Но — недоказуемо.

— Даже при наличии доказательств его арест принесёт слишком много вреда,— начальник управления кадровых перемещений закуривает, выпускает дым из ноздрей и какое-то время следит за тем, как уменьшается огонёк на конце сигареты.

— Поясни, пожалуйста.

Советник желает знать, какой вред может принести арест предателя — в его прежней работе с подобным сталкиваться не приходилось. Напротив, чтобы гарантированно уничтожить матёрого врага, случалось пустить в расход десяток подозреваемых.

Придётся объяснять.

— Сегодня с итальянцами сражается вся страна. Впервые за два десятка лет мы не делимся на либералов, метаксистов и коммунистов.

Подумав, хозяин кабинета поправился:

— Неверно. Делимся, конечно, но сейчас это не имеет значения. Генерал-метаксист исполняет приказы премьера-коммуниста, не задумываясь о его партийной принадлежности, главное — отстоять свободу, между собой мы сцепимся потом. Если начнём аресты офицеров и генералов, не придерживающихся коммунистических взглядов, остальные задумаются — кто следующий? Даже если мы поймаем Чолакоглу с поличным в момент передачи планов и карт, каждому не докажешь. Мы не можем себе это позволить. То, что я не коммунист, ничего не меняет. Важно не то, что есть — то, как воспримут.

Советник машет ладонью, разгоняя табачный дым – он мешает смотреть на собеседника:

— Надеюсь, вы не собираетесь позволить генералу продолжать передачу информации противнику? — он по-прежнему спокоен.

— Мы не можем арестовать генерала, и не можем допустить его работы на врага. На войне гибнут и генералы. Смерть на поле боя, в отличие от ареста, только укрепит единство народа.

— Будете делать предателя героем?

— Мертвому генералу будет всё равно, а герои Греции нужнее предателей.

Советник вглядывается в сидящего напротив специалиста, будто увидел его впервые, потом кивает и откидывается на спинку стула.

— Мне кажется, я могу у вас кое-чему научиться, товарищ начальник управления.

Он по-прежнему серьёзен, но в уголках глаз прячется улыбка.

— Взаимно, коллега. Смерть генерала на боевом посту НАМ ещё предстоит грамотно организовать.