Инодин - В тени сгоревшего кипариса

За завесой разрывов рота выходит на рубеж атаки – на минуту раньше установленного времени. Итальянцам не до них – слишком густо на позиции падают гаубичные снаряды. Сливающиеся в один рёв разрывы заставляют вжаться в дно окопа в попытке просочиться ещё глубже, спасти своё драгоценное тело от осколков, что в мелкие клочья раздирают визжащий от нестерпимой боли воздух. Однако чужая земля не желает прятать пришельцев, дрожит, как необъезженная кобыла, толкает и бьет снизу, пытается выбросить навстречу неминуемой смерти. Цепляются в стены окопов пальцы, упираются подошвы солдатских ботинок – невозможно заставить себя поднять над бруствером даже не глаза — стеклянный зрачок перископа.

В этом аду хлопки разрывов ротных миномётов неразличимы, но не менее смертоносны — первыми полегли иссечённые осколками расчёты противотанковых ружей, один за другим перестали жить пулемётчики, что должны были в два слоя накрыть перекрёстным огнём неширокий вход в долину. Поймал пулю в живот, скорчился в безнадёжной попытке вернуться в материнское лоно наблюдатель – зря думал, что выступ скалы укроет его от пляшущей вокруг смерти. В этот раз костлявая явилась со всех сторон, в разных обличьях, и немногим суждено ускользнуть от её леденящего дыхания.

Шлёпнулся на развороченный снарядами грунт последний горячий осколок, начали приходить в себя солдаты, их позвоночники окрепли, позволили подняться на ноги — снова дрожит земля, накатываются на полузасыпанные окопы рёв моторов и лязг гусениц. Взгляд выхватывает угловатые силуэты, прилипает к мельтешению траков бесконечной гусеничной ленты. Она всё ближе, она стелется по земле, чтобы смять тебя, раздавить, смешать с грязью, и нет сил отвести глаза — мадонна, неужели это я минуту назад мечтал смешаться с землёй? Я был неправ, спаси, заступница!

Дрожащие пальцы давно забытым жестом касаются лба, живота, ищут замершее в испуге сердце, касаются правого плеча, на котором нет винтовочного ремня — разве может спасти от надвигающегося ужаса жалкое творение австрийца Манлихера? Что толку тыкать штыком в танковую броню?

Сосед заливается диким хохотом, срывает с головы каску, швыряет её в танк и выпрыгивает из окопа – бежать. Коротко татакает пулемёт, обрывает смех, пугающий больше врага.

Услышала искреннюю молитву божья матерь, танки, не сбавляя хода, пересекают линию окопов и исчезают за пеленой снега, что посыпался вдруг из низких облаков.

После пережитого поднявшаяся над брустверами греческая пехота — ангелы на белых крыльях надежды. Разве можно стрелять в ангелов? Их приветствуют, высоко поднимая руки над головой. Ангелы непривередливы, они не обидятся на отсутствие пальмовых ветвей.

Сопротивления почти нет — взятые в два огня, подавленные артобстрелом итальянцы не стреляют. Котовский на ходу перестраивает роту в колонну и на максимальной скорости движется к реке — туда уже спускаются с гор бойцы Карагиозиса.

Хлипкий мост делали не для танков — ерунда, идём вброд, вода не достаёт даже до поддерживающих катков. Течение сильное, поток просто кипит вокруг машин, пытается унести с собой — напрасно, сдвинуть такую массу ему не по силам.

Эвзоны толпой перебегают мост, карабкаются на танки — сколько может поместиться, пять — шесть человек на каждый. Облепленные людьми машины трогаются и идут дальше по дороге — быстрей, пока враг не успел отреагировать на прорыв своей обороны. Те, кому не хватило места на броне, бегут следом, стараясь не сильно отставать. Просто кони какие-то.

Горная батарея проснулась и открыла огонь по заранее пристрелянным целям — поздно, наступающие уже проскочили этот рубеж. Связи с пехотой у артиллеристов нет — греческая разведка перед атакой ликвидировала все переброшенные через реку провода.

Снег валит всё сильнее, закрывает обзор, залепляет стёкла приборов, мехводам приходится приоткрыть люки. За очередным поворотом ущелья дорога вырывается в долину, на склонах угадываются дома небольшого селения — в здешних местах больших не бывает. Танки притормаживают, дают десантникам возможность спрыгнуть. Врага удалось застать врасплох. Вспыхивают там и тут короткие перестрелки, точку в которых часто ставит выстрел танковой пушки. Ещё выстрелы, взрыв, несколько пулемётных очередей — и тишина. Танки блокируют выходы из долины, эвзоны начинают осмотр домов и сараев — вдруг кого-то не нашли сразу. Пропустить легко — стихия разгулялась не на шутку, ветер усилился, бросает в лица бойцов мокрый снег. Через час в броню командирского танка постучал посланный Карагиозисом боец. Пробираясь следом за ним к нужному дому, Алексей гадает — сумеет ли найти дорогу обратно.

— Твою ж мать, пурга какая-то, — бормочет он себе под нос, стараясь не отстать от длинноногого эвзона.

— Алексий, я понял, что меня беспокоило в разговоре с командиром, — капитан не ждёт, пока Котовский стряхнёт снег с одежды.

— Я плёлся сквозь эту мокрую дрянь, чтобы ты смог поделиться со мной своим открытием?

— И для этого тоже. Алексий, мы здесь застряли.