Инодин - В тени сгоревшего кипариса

Ещё одна беда — топливо и боеприпасы. Горючки на две полных заправки, патронов три боекомплекта, снарядов — полтора. День-другой боёв, и суши вёсла, гремя огнём в атаку не помчишься, останется наводить страх на противника блеском стали, у которого поражающий эффект невелик. Не помогают ни еженедельные рапорты на два листа, ни ежедневные звонки в штаб — всё упёрлось в дороги, будь они неладны, вернее, в их отсутствие. Единственный более-менее приличный путь постоянно засыпает снегом, колонны пробиваются с большим трудом. Того, что удаётся протолкнуть через перевалы, еле-еле хватает, чтобы кормить и обогревать войска, о создании запасов речь пока не идёт. Перевалив через хребты, греки поменялись с итальянцами проблемами — теперь фашисты без особых проблем перебрасывают подкрепления и снабжают свою армию по морю. Дурная погода им только на руку — наша авиация помешать не может. В штабах рисуют стрелы на картах, планируют весной нанести противнику окончательное поражение, но до тех пор, пока не будет нормального снабжения, цена этим планам невысока.

Перед выходом из штаба подполковник поплотней запахнулся в прорезиненный плащ и глубже надвинул капюшон. Чёртова погода, чтоб её.

Всё-таки капитаном приятнее быть, чем старшим лейтенантом. Получать новые знаки различия в торжественной обстановке, в большом красивом зале, из рук руководителя государства — пусть маленького и чужого, приятнее, чем на заснеженном плацу. Ещё приятнее вместе с третьей звездой получить коробочку с новеньким, блестящим орденом. Потом банкет — белая ткань скатертей, вино в хрустальных бокалах, пусть необильная, но вкусная пища — это не разведённый спирт из жестяной кружки под тушёнку из котелка. Тем более что никуда спирт и тушёнка не денутся — как с сослуживцами звание и награды не обмыть? Новенькая форма сшита мастером своего дела, сидит, как влитая, не зря портной свои драхмы получил, хрустит необмятая кожа ремней. Не за это они с Карагеозисом по заснеженным перевалам людей вели, но — приятно, чёрт побери, ощущать: заметили, ценят, выделяют. А вот от предложения возглавить учебный греческий батальон Котовский отказался — как бросить своих парней? Они будут на фронте под снарядами, а Алексей в тылу, в тепле, рядом со столицей? Может, и пожалеет потом о своём решении, но раз принял, менять не собирается.

Карагиозиса никто о согласии не спрашивал. Отличился — получи майорское звание, орден и приказ создать воздушно-десантную бригаду, по образу той, что захватила Лерос. Не знаешь, как подступиться к делу? Будут учителя и инструкторы, всё будет. Оттуда, с Лероса и привезём, они там застоялись уже в охране и на строительстве. И сам бедным родственником не прикидывайся — в окружении был, не растерялся, мозги в порядке. Вперёд, майор, Родина опять ждёт от тебя подвигов. Неделя отпуска, и к новому месту службы. И чтобы в апреле бригада была готова!

Отпуск провели вместе — в родном поместье греческого майора. Семь дней промелькнули, как один, и вот уже Котовский катит на север, а Кара на юг — его бригаду формируют на Пелопоннесе. Вспоминая, как их встречали, Алексей довольно жмурится — оно, конечно, буржуем быть нехорошо. Но приятно. Что ж, за то и воюем, чтобы и в Союзе, и в Греции все так могли жить. Алексей удобнее устроился в углу кабины, поправил ворот шинели и задремал.

***

Правая нога так до конца и не поправилась — Ерофей прихрамывает, поэтому в строю роты обычно идёт последним и не в ногу. Жуков в батальоне числится героем — контуженый раненого командира из-под обстрела вытащил, спас. Греческий орден Ерофею вручили — симпатичный, на такую блестяшку девчат на танцах приманивать хорошо. Вот только чем дальше, тем сильнее Жуков жалеет о своём подвиге. Клистир из госпиталя вернулся не таким, как до ранения. Орать на подчинённых перестал, выкает. Механика своего перед строем за спасение поблагодарил, но Ерофей быстро понял — ротный его ненавидит. И изводит — тихо, спокойно, целенаправленно. Постоянно выставляет дураком, что ни сделаешь — не так, неправильно. И всё по уставу, скотина, не подкопаешься. Вежливо. Сделает гадость, отвернётся и улыбается. Парни говорят, когда думает, что не видно его, смотрит на Жукова, как в прицел, и губы кривятся. Невольно задумаешься — на хрена тащил его тогда? Сдох бы Клистир от потери крови, и хрен с ним, небось, по такой твари и мама бы несильно убивалась. Злится на себя Ерофей, знает — случись ещё раз, опять потащит гада к своим, так воспитан.