- Говорю вам, грех это, вдруг взять да позабыть о справедливости. А с ними я не вожусь и не возился, - возразил я с достоинством, - и бывал я у них случайно, просто с Петей. Добавлю, если вы еще не прочь послушать, что они обуяны разными фантазиями, по которым выходит, что они, может быть, не вполне-то наши земляне, и это вносит дополнительные трудности в наше размышление о них. Но мы должны отвечать в первую голову за себя, а не за других, кто они там ни есть, местные или пришельцы. Надя! - выкрикнул я вдруг. - Я ищу повод говорить не переставая, и мне совсем не нужны разглагольствования о тех людях, мне нужны ваши уши, ваш слух, ваше внимание, и как у тех я, явившись с думкой порассказать о проблемах и вопросах, возникших в фокусе моих одиноких исканий, попал в какую-то кашу, в какой-то раздрай, о котором вам и знать-то не обязательно, да... Так здесь, принося извинения за Петю, то есть за свое далеко не лучшее поведение в его последний миг, я вдруг круто сменил курс и очутился перед необходимостью искать... И что же я ищу? Нет, не повод даже. Что повод! Его найти проще простого... Предлог!.. да, предлог хвататься за любую возможность, лишь бы поцепляться еще за вас, подзадержаться, поговорить еще, интересуясь и вашими возможными словами...
Она, миниатюрная и ладная, принялась уклонять личико, утаскивать его от меня подальше, прятать в себе, уменьшая до размеров, уже не позволявших иначе, чем в виде какого-то сморщенного и как бы пропеченного кукиша, показывать обуявшее его владелицу смущение.
- И вам действительно трудно найти этот предлог?
- Было бы не трудно, будь мне удобно, но мне неудобно, словно я застенчивый юноша, впервые объясняющийся в любви. Я стеснен. А ведь мы уже немало понежились среди душевного тепла и прекрасного человеческого общения, и столько сейчас уже было искренности, откровенности, что с чего бы, казалось, пожиматься и вертеться как на иголках! Петя, может быть, некоторым образом стоит между нами, его недавний печальный конец? Недостаточность соболезнований, неутолимость скорби, его неспетая поэма?
Вот, вот достойный предлог, подумал я, прежде чем выкрикнуть:
- Ну конечно же!
- В чем дело? Поэма, поэма... То ли вы говорите, что у вас на уме? Петя - поэт? Поэма? - округлила глаза Надя.
- А вы не знали?
У меня отлегло от сердца. Я уже влезал во что-то скверное, ущербное для доброй памяти о Пете, уже смог бы без зазрения совести извиваться, одолевая вдову, но случайно вспомнившийся, неожиданно вынырнувший из скороспелой тьмы забвения Петин стихотворный опыт мгновенно вырос в убедительную необходимость морально окрепнуть, мобилизоваться и заняться серьезным делом. Я впрямь встал внезапно на основу, обладающую мощной силой притяжения. Сам Петя и его поэма не выросли в моих глазах, но достаточно было и того, что теперь я желал материализации сочиненных им в романтическом порыве строк. Желал, по крайней мере, скромного обнаружения упоминавшихся листочков, раз не мог воскресить бедолагу автора, без стыда вспоминать нашу последнюю с ним встречу и совершенно покончить с нагло захлестнувшим меня интересом к его вдове. Я сразу поверил, что искать поэму - нужное, важное дело, и не только я и Надя, но и другие, за исключением заблаговременно отвернувшегося Наташиного кружка, дадут радующую оценку и ей, и моему энтузиазму.
- Поэма, да, поэма, - говорил я взволнованно. - Петя упоминал. И немножко путался - то будто бы почитает наизусть, а рукопись оставил дома, то якобы листочки при нем, и он с них прочтет.
- Надо же, сочинял поэмы... - Надя зарделась, посвежела и похорошела, катаясь вся - прямо сыр в масле - в каком-то болезненном, смущенном изумлении. Словно опомнилась, вернулась в реальность и столкнулась с жгучей необходимостью заново осмыслить, что представлял собой ее муж.
- Ну, сочинял... Может, только один раз и сочинил. Но говорил он об этом так, словно совершил творческий подвиг подстать тому же Данте или, скажем, Байрону, и утверждал, что его поэма перевернет представление о нем. Понимаете теперь, как все это важно?
- У меня представление о нем сложилось хорошо, его уже не перевернуть, - возразила она с неожиданной твердостью, многое, видимо, успев передумать и в разных быстрых переворотах и кувырках мысли уяснив, что перемены влекут за собой одни неудобства и нет ничего лучше постоянства, хотя бы и косного, привычек и мнений.
- Согласен, но от этого поэма не теряет своей ценности.
- А если она бездарна? Пишут же пустяковые стишки...
- В любом случае, - перебил я с некоторым раздражением, - она как-то свидетельствует о жизни нашего поэта и ее результатах и определенно послужит укреплению памяти о нем.
- Вы говорите как по писаному, как трибун или щелкопер.
- Ну, что ж, и вы красноречивы, - ответил я мрачно. - Разумеется, в лучшем смысле этого слова. Мы в чем-то похожи, и уже одно это обязывает нас заняться поисками.
- Вы хотите искать в этом доме, вместе со мной?
- Нет, это лишнее, это ненужная спешка... Не сейчас, не сразу, лучше разделиться, и вы ищите здесь, а я...