Иногда я лгу

Пол так и не вернулся. Когда дверь открывается, я каждый раз думаю, что это он, но сейчас после утреннего обхода меня навещают только люди, которые получают за это деньги. Они разговаривают со мной, но не сообщают того, что мне необходимо знать. Полагаю, очень трудно давать ответы, когда не знаешь вопросов. Если Пола действительно арестовали, то мне как никогда раньше необходимо прийти в себя. Я просто обязана вспомнить, что случилось.

По вечерам обход теперь длится недолго, я утратила статус главной достопримечательности. Я вышла из моды. Теперь тут появился кто-то, кому еще хуже, чем мне. Даже хорошие люди устают чинить то, что починке не подлежит.

Незадолго до этого Прокуренная говорила с одной из коллег об отпуске. Она собирается в Рим вместе с мужчиной, с которым познакомилась в Интернете. И кажется от этого счастливее обычного, мягче, добрее. Интересно, а как ее на самом деле зовут? Может, Карла? Судя по манере разговора, ей подошло бы это имя. Не могу назвать ее своей любимицей, но когда она уедет, мне ее будет не хватать: она теперь часть моего ритуала, а перемены я не люблю.

В моем новом мире я всецело завишу от совершенно незнакомых людей: они моют меня, меняют белье и кормят через трубочку, вводя пищу прямо в желудок. Собирают в пластиковый пакет мочу и вытирают от дерьма задницу. Они все это делают, ухаживают за мной, но я все равно хочу есть и пить, мне холодно и страшно. В коридоре отделения витает запах ужина. Во рту собирается слюна, но пища туда так и не попадет. Она сразу проскользнет внутрь по трубке, засунутой мне в горло, в то время как аппарат, дышащий за меня, будет надсадно пыхтеть, словно ему давно все надоело. Я не пожалела бы ничего на свете, чтобы ощутить вкус еды на языке, пожевать ее, проглотить и почувствовать, как в желудке разливается приятное тепло. Я стараюсь не думать о том, чего мне не хватает, – чего я не могу съесть, выпить, сделать. Я стараюсь вообще не думать.

В палату кто-то входит – мужчина, думаю я, ориентируясь единственно по едва уловимому запаху тела. Кто бы это ни оказался, он ничего не говорит. Что делает, мне тоже не известно. Вдруг я чувствую, что к моему лицу без предупреждения прикасаются пальцы, открывают правый глаз и чем-то в него светят. Яркий луч ослепляет до тех пор, пока мне опять не закрывают веко. Не успеваю я успокоиться, как ту же процедуру повторяют с левым глазом, что выбивает меня из колеи еще больше, чем раньше. Кем бы ни был этот посетитель, вскоре он уходит, и это меня радует.

Никогда бы не подумала, что валяться в постели так тягостно. Я пролежала на правом боку шесть тысяч секунд, после чего потеряла им счет. Скоро меня должны будут перевернуть. Когда они оставляли меня лежать на правом боку, ничего хорошего из этого никогда не выходило Это несчастливый бок.

Я чувствую на лице каплю чего-то холодного. Потом еще. На кожу падают крохотные брызги воды. Похоже на дождь, но этого не может быть. Я инстинктивно открываю глаза и вижу над собой ночное небо. Будто кто-то снял с дома крышу и прямо в комнате сыплется мелкая морось. Мне удается открыть глаза, но не пошевелиться. Я опускаю глаза и вижу, что моя больничная постель превратилась в лодку, мягко покачивающуюся на волнах. Приказываю себе не бояться, потому что это всего лишь очередной сон. Дождь сильнее барабанит по простыням, прикрывающим мои недвижные члены, они намокают, становится холодно. Тело, которое кажется чужим, бросает в дрожь. Под простыней что-то шевелится, но это не я. Из-под одеяла в изножье кровати вылезает девочка в розовом халате и усаживается так, что мы становимся как бы зеркальными отражениями друг друга. С ее волос стекает вода, и у нее по-прежнему нет лица. Девочка не может говорить, но ей и не надо, молчание – это язык, которым владеем мы обе. Она выбрала его, и я смирилась с этим выбором. Ее рука показывает на черное небо, и моему взору предстают мириады звезд – так близко, что до них можно было бы дотянуться, если бы я могла двигаться. Но они не настоящие. Это светящиеся во тьме наклейки, которые отваливаются и падают на кровать. Острые пластмассовые кончики-лучи загибаются внутрь. Теперь в небе зияют дыры в форме звезд. Девчушка начинает петь, хотя лучше бы она молчала:

Лодка медленно скользит,
Слышен весел звон

[6].

Она вытаскивает из-под простыни руки, и на ее запястье вспыхивает золото.

Радостно, радостно, радостно нам…

Девочка хватается за борта лодки, в которую превратилась кровать, и начинает раскачивать ее из стороны в сторону.

Я пытаюсь ей запретить, но не могу произнести ни звука.

Жизнь – всего лишь сон.

Я закрываю глаза, и тут ей удается опрокинуть лодку. В воде холодно и темно. Не в состоянии пошевелиться, я не могу плыть и просто беспомощно иду ко дну, опускаясь все глубже в черноту, будто телесного цвета камень. До меня доносится ее искаженный толщей воды голос:

Жизнь – всего лишь сон.