На прощание он меня целует и говорит, что любит. Я отвечаю, что тоже его люблю. Затасканные, выхолощенные слова, давно потерявшие всякое значение. Я лежу совершенно неподвижно, слушая, как мой муж от меня удаляется. Когда за ним хлопает входная дверь, я встаю, подхожу к окну и через занавеску смотрю ему вслед. Потом, по его стопам, спускаюсь на кухню и включаю свет. В горле у меня пересохло, я наливаю себе стакан воды. Встаю перед плитой, двенадцать раз проверяю, что она выключена, щелкая пальцами свободной левой руки. В этот момент в глаза бросается красный огонек автоответчика на длинном столике в прихожей. Номером нашего стационарного телефона пользовались исключительно мои родители, но даже они в последнее время по нему больше не звонят. Указательный палец неуверенно зависает над кнопкой воспроизведения, боясь выслушать сообщение, будто оно может обжечь. Я разом заглатываю полстакана воды, дожидаюсь, пока она смоет страх, и нажимаю на кнопку. Послание оставил Пол два дня назад. Значит, он действительно звонил мне сообщить, что уехал к матери. Не понимаю, как я могла не обратить внимание на мигающий огонек аппарата, то и дело проходя мимо него. Я удаляю сообщение и на несколько секунд замираю, перед тем как нажать кнопку «Воспроизвести все». Зачем мне снова слушать его голос? Странная потребность. Когда в уши, а потом и в сердце проникает голос отца, я закрываю глаза.
Слезы, которые мне до этого момента удавалось сдерживать, ручьем льются из глаз. Они оставляют на щеках бороздки, на подбородке повисают, держатся, сколько могут, а потом падают на ночную рубашку, образуя скорбные влажные пятна. Сообщение я храню уже очень давно. Пол считает это нездоровым поведением, говорит, что этого не понимает. Повинуясь порыву какого-то инстинктивного любопытства, я снимаю трубку и нажимаю кнопку последнего вызываемого номера. Через несколько мгновений раздается щелчок, и в моих ушах звучит надиктованный на автоответчик голос. Я швыряю трубку и смотрю на нее с таким видом, будто виновата во всем она. Я никогда не звонила Клэр с этого телефона.
Недавно
Я опоздала на несколько минут. Мадлен уже на месте, но сегодня это не имеет значения. Я все еще какая-то потерянная, как будто мне снится сон, что я сплю. Когда Пол ушел, я еще раз проверила его шкаф. Красивый розовый подарочный пакет с черным кружевным содержимым исчез – он увез его с собой. Сомневаюсь, что он собирается дарить его своей маме.
Я тихо сижу за столом и наблюдаю, как коллеги заходят в офис. Когда они со мной здороваются, киваю им в ответ головой. Такое ощущение, что мне включили заезженную пластинку. У меня сегодня нет настроения для светских бесед, да и вообще это утро довольно паршивое. Когда мне кажется, что в мою сторону никто не смотрит, я изучаю женские лица. Все они выглядят зашоренными, слегка уставшими и страшно растерянными. Собрание людей, бессмысленно толкущих воду в ступе в отчаянной попытке не пойти ко дну посреди непредсказуемого моря жизни. По правде говоря, они мне не друзья, мы с превеликим удовольствием друг друга утопили бы, если бы наверняка знали, что не утонем сами. Я прихожу к выводу, что беспокоиться не о чем – они толком не видят не только меня, но даже себя.
Мадлен переступает порог своего кабинетика, и я чувствую на себе ее взгляд. Она говорит с ними, но смотрит на меня, и на какое-то время у меня появляется уверенность в том, что ей все известно. Во рту ощущается отвратительный вкус, от которого никак не удается избавиться. К горлу подступает тошнота, я направляюсь в туалет и по пути изо всех сил стараюсь сохранять спокойствие. Переступив порог, тут же бросаюсь в кабинку, сливаю воду и в самый последний момент склоняюсь над унитазом, надеясь, что меня никто не слышит. Одна лишь желчь, ведь я ничего не ела. Что это, нервы или чувство вины? А может, и то, и другое? Как бы там ни было, мне надо привести себя в порядок, и как можно быстрее. На такие вещи времени у меня нет. Из-за двери меня зовет Джо. По ее мнению, перед эфиром мне надо сходить в аптеку. Одна из них от нас совсем недалеко. Думаю, она права. Я решаю немного подождать, желая убедиться, что все уже позади, потом открываю дверь и мою руки, испытывая облегчение от того, что меня опять оставили в покое.