Иногда я лгу

Я поворачиваю ручку, тяну створку на себя и вижу длинный, узкий коридор. На противоположном его конца виднеется еще одна дверь, из-за которой доносится его свист. Грязный коричневый ковер почти не виден под слоем старых газет, в нос бьет затхлый запах. Я вижу на стене две большие пробковые доски и тут же их узнаю – они висели в его комнате, когда он учился в университете. Тогда их сплошь покрывали наши совместные фотографии. Они и сейчас там висят, но только теперь к ним добавились новые, на которых запечатлена только я. Вот я выхожу с работы, вот читаю в метро газету, вот неделю назад пью кофе в кафе недалеко от дома – я узнаю свое совсем недавно купленное пальто. Снимков больше сотни, и с каждого на меня смотрит мое собственное лицо. Я заставляю себя отвести взгляд. Надо уходить. Срочно.

Между дверью комнаты, где пришлось оказаться мне, и другой, за которой находится он, располагается еще одна, по виду входная. Понимая, что мое время на исходе, я бреду к ней вдоль стены, лавируя между кучами мусора. Чтобы унять дрожь в руках, снять цепочку и выйти в еще более непроглядный мрак, требуются титанические усилия. Вот я уже за порогом, но все еще под воздействием дурмана. Передо мной аллейка большого многоквартирного дома. Быстро бросаю взгляд через плечо, чтобы запомнить номер на темно-синей двери, и поспешно ухожу, даже не задержавшись, чтобы ее закрыть. Я с наслаждением приветствую резкий болезненный удар холодного воздуха, я чувствую, как он заползает мне в рукава, под блузку и юбку. Я смахиваю непрошеные слезы. Я не заслуживаю жалости, даже своей собственной.

Давно

Вторник, 15 декабря 1992 года

Дорогой Дневник,

Сегодня мы все дома, мама, папа и я. Меня все еще не допускают к занятиям в школе, но всем плевать. Папа больше не ходит на работу. Он говорит, что ему надо ухаживать за мамой, потому что она нездорова, хотя на самом деле он целыми днями сидит внизу и смотрит телевизор, в то время как она почти не выходит из своей комнаты на втором этаже. Он говорит, что я уже достаточно большая, чтобы знать правду: мама была беременна, но когда упала с лестницы, ребенок погиб. Вот почему она так сильно напилась и так разоралась на маму Тэйлор. Раньше мне казалось, что всякие непристойности люди выкрикивают, только когда злятся, но папа говорит, что некоторые так делают, когда им грустно.

Я не знала, что мама ждала ребенка, но рада, что теперь все уже позади, потому что это отвратительно. Я спросила папу, собирается ли она снова забеременеть, но он сказал, что нет, потому что в больнице ей из животика пришлось что-то там вырезать. Мне это понравилось. Они и за мной-то не могут толком смотреть, так что нет никакого смысла рожать еще ребенка. Я немного опасаюсь, что они могут взять поддельного брата или сестру, чтобы мама опять была счастлива. Этого мне тоже не нужно.

Папа то и дело отлучается из дома, чтобы принести то одно, то другое, но иногда возвращается с пустыми руками. Похоже, ему нужно составлять списки, чтобы ничего не забыть, как всегда делала Буся. Как-то раз он попросил меня приглядеть за мамой, пока он пойдет купить хлеба, молока и мгновенный лотерейный билет. Это было непросто, потому что я совершенно не хотела ухаживать за мамой. Дверь спальни была приоткрыта, поэтому я решила время от времени в нее заглядывать одним глазком, как и просил папа. Мне показалось, что если спеть, маме это может понравиться, особенно если учесть, что в нынешнем году ей пришлось пропустить рождественский концерт. Поэтому я придумала веселую песенку и спела ее на площадке лестницы:

Что нам делать с пьяной мамой?
Что нам делать с пьяной мамой?
Что нам делать с пьяной мамой?
С утреца пораньше?

[9]

Я даже придумала короткий танец, делая вид, что пью сразу из нескольких бутылок. Но она не засмеялась, наверное, все еще спала. Она теперь много спит. Папа говорит, что тоска высасывает из нее все силы.

Вернувшись домой, папа сказал, что нам надо немного поговорить. Купить молока он опять забыл, но я ничего не сказала, потому что он явно был чем-то очень озабочен. Мы сели за кухонный стол, и сначала мне показалось, что папа забыл, что именно собирался со мной обсудить. Но потом он скривился и сообщил, что нам опять придется переехать. Я ответила, что не хочу, а он сказал, что так надо. Я спросила, не по моей ли вине и не потому ли, что меня отстранили от занятий, но он сказал, что нет. Он принялся что-то объяснять, но его слова на пути к моим ушам путались и спотыкались, потому что я против своей воли расплакалась.