Иностранная литература: тайны и демоны

В статье про Ремарка, заказанной мне журналом «Дилетант» к столетию Первой мировой войны, я проводил странную, на первый взгляд, мысль, но чем дальше, тем больше убеждаюсь, что она верна. Ремарка, Селина, Хемингуэя и других – всю молодежь, побывавшую на Первой мировой, – называли потерянным поколением, хотя с какой стати, не очень понятно. Больше того, они из своего военного опыта соорудили себе пьедестал и извинения на все случаи жизни. А чего он пьет? – Он пережил войну. А чего он бьет жену? – Он пережил войну. Почему он не хочет работать? – Потому что ему после войны все представляется бессмысленным. И так далее. Но помимо этого стартового капитала, война дала им очень странное понимание себя. Они потерянные в том смысле, в каком Пастернак говорил: «Я человека потерял / С тех пор, как всеми он потерян»[88]. Они поколение потерянных личностей, потому что личность больше не нужна. Это самое страшное. Как поется в гениальной песенке Жоржа Брассанса «Война 1914–1918 годов» в гениальном же переводе Марка Фрейдкина:

От войн таких в душе светлее,
их не пошлешь так просто на…
Но лично мне всего милее
та незабвенная война!

А почему? Да потому, что эта война, единственная из всех сколько-нибудь значимых войн в истории человечества, обозначила конец одной его истории и начало другой. Кончилась история просвещения, потому что просвещение никого не остановило. Кончилась история атеизма, потому что атеизм никого не спас. Кончилась история религии, потому что и Бог никого не спас. Кончилась история личности и началась история масс. Вот это самое страшное.

Название романа «На Западном фронте без перемен» – название издевательское, потому что это история о том, как на Западе все поменялось. Как Запад стал другим. Как из человеческой единицы, главной единицы общества, личность стала отбросом, пылью, пылью и осталась. Она была потом лагерной пылью. Она была потом фронтовой пылью. Она осталась пылью и до сих пор. Человеческая личность закончилась в 1914 году. Закончились ее драмы, ее проблемы, ее завоевания, ее моральные выборы, которые вообще снялись. «Я освобождаю вас от химеры, именуемой совестью» – было сказано впоследствии. И мы всё еще не можем осознать, что трагедия XX века, начавшись в июле – августе 1914 года, трагедия случайная, трагедия, ничем, казалось бы, не предопределенная, – это трагедия окончательная. Потому что из 1914-го вытекает 1941-й, а драма 1941 года до сих пор не преодолена. Человечество до сих пор пытается жить так, как будто существуют какие-то права личности, тогда как этих прав личности больше не существует.

Ремарк уловил процесс. Уловил момент, когда исчезает герой. Пауль Боймер погиб в финале книги, погиб в один из дней, когда сводка сообщила, что на Западном фронте без перемен. Он погиб, а ничего не изменилось. Гибель перестала быть фактом, а стала статистикой.

Александр Семенович Кушнер, известный своим даже несколько избыточным, на мой взгляд, оптимизмом, во время одной из недавних встреч мне сказал: «Все чаще я боюсь, что человечество не выдержало испытания XX веком, и Бог отвернулся от несостоявшегося проекта. Я сорок лет думал, что можно жить после Второй мировой войны, но чем больше я читаю свидетельств, тем больше я понимаю: нет, после этого жить нельзя».

У каждого порог свой. Кто-то отказывается от человека, прочитав «У нас в Аушвице» и «Прощание с Марией» Тадеуша Боровского (для меня когда-то это было, как обжечься на всю жизнь), кто-то – прочитав Варлама Шаламова, а для кого-то это книга Павла Поляна[89] «Свитки из пепла» – уцелевшие записки евреев, состоявших в «зондеркомандах». После этого мировой литературы просто нет. Для кого-то человек кончается на документальной книге Янки Брыля, Алеся Адамовича и Владимира Колесника «Я из огненной деревни…», для кого-то – на фильме Элема Климова «Иди и смотри». Для Кушнера, по его признанию, это кончилось тогда, когда он прочитал воспоминания о том, как в 1942 году немцы заживо замуровали в заброшенной штольне под Артемовском (это Донбасс) более трех тысяч евреев. «Поэтому я не понимаю, – говорит Кушнер, – как после этого можно жить в Артемовске».