Иностранная литература: тайны и демоны

Но тех, кто прошли всю войну и смогли об этом написать, единицы. Обычно о войне лучше всего пишет тот, кто воевал недолго, потому что у него острота восприятия осталась непритупленной. Окуджава был на передовой два месяца и написал об этом гениальную повесть «Будь здоров, школяр». Остальное время он провел на переформированиях батальона, в тылу и, наконец, в 1944-м был комиссован, потому что его тетка Сильвия сумела дать взятку коньяком военному комиссару. Но этих двух месяцев и достаточно серьезного ранения в ногу с большой кровопотерей ему хватило, чтобы написать замечательную военную прозу.

Ремарк провоевал с июня 1914 года до 31 июля, когда его тяжело ранило, остальное время провел в госпиталях или в тылу. Полтора месяца – весь срок, из которого сделана книга «На Западном фронте без перемен», но она обеспечила Ремарку вхождение и в литературную, и, будем откровенны, в финансовую элиту.

Чем эта книга взяла? Почему произвела такое ошеломляющее впечатление? Тому было две причины. Первая довольно проста: в этой книге Ремарк, писатель пока еще неумелый, но иногда неумелым быть хорошо, заложил все каноны дневниковой фронтовой прозы, такого дневника постфактум.

Вся дневниковая проза пишет о прошлом в настоящем времени, чтобы усилить иллюзию происходящего сейчас, усилить эффект репортажности и присутствия. Вся эта проза полна не осознаваемого автором толстовского приема остранения, все увидено как впервые: газовая атака, прямое попадание снаряда в бедро или в грудь, вопли раненых или крики раненых лошадей, в которых «слышатся все муки живой плоти, жгучая, ужасающая боль»[84], – и увидено это глазами подростка, а не опытного солдата. В дневниковой этой прозе огромно внимание автора к бытовым реалиям и абсолютно минимализировано представление о том, что происходит на большой войне, на карте, висящей перед генералом, и отсюда страшное ощущение бессмысленности всего происходящего: мы непонятно зачем тут стоим; мы непонятно зачем две недели ждем боя; и совершенно непонятно, почему этот бой вдруг начинается и почему мы, две недели здесь простоявшие, так к нему и не готовы. В дневниковой прозе всегда присутствуют одни и те же описания фронтовой инициации, инициации новобранца на войне: первое ранение товарища, первое собственное ранение, первое письмо от матери. Но у Ремарка они особенно поражают еще и потому, что это наивный взгляд вчерашнего мальчишки. Паулю Боймеру восемнадцать. Как всякий юнец, он все время пытается философствовать: мы преждевременно состарились, мы не верим больше ни в добро, ни в красоту, мы верим только в войну… Эти разглагольствования новичка совершенно естественны и особенно сильно срабатывают, когда перемежаются бытовыми деталями: как хорошо, например, иногда посидеть в уютном сортире, как хорошо иногда съесть добавочную порцию бобов со свининой, потому что из роты осталось тридцать человек, а было сто пятьдесят, или получить двойную порцию хлеба с колбасой. Этот жестокий быт в сочетании с абсолютно детской высокопарностью рассуждений производит сильнейшее впечатление. Ремарк, сам того не желая, задал канон очень примитивный, но очень действенно работающий.

Почему я верю, что Михаил Шолохов написал «Тихий Дон»? Потому что книга построена на лобовом, но сильно действующем приеме. Вот есть красные и белые, вот есть семья и любовница, между которыми мечется герой, – и эта поразительно простая схема поразительно работает. И главное, никто не виноват: ни Аксинья, ни Наталья, ни красные, ни белые. Потому что и с одной плохо, и с другой плохо. И красные жестокие, и белые плохи. А хорошему, талантливому человеку, казаку, воину и хлебопашцу, некуда деться.

Никто не сомневается, что посредственная журналистка Маргарет Митчелл написала «Унесенных ветром», а вот что Шолохов написал «Тихий Дон», почему-то не верят. Хотя это абсолютно одинаковые книги о том, как консервативная цивилизация гибнет в столкновении с модернистской. И это лишний раз иллюстрирует нехитрую мысль, что чем писатель наивней, тем лучше у него получается. Писатель, который знает литературную технику, который научился писать, никогда в жизни не сможет повторить свой первый успех.