Иностранная литература: тайны и демоны

Волшебная, твое письмо затронуло меня <…>. Я здесь один, несколько недель уже, работаю над книгой, которая, надеюсь, тебе понравится, с большой и захватывающей (по моим понятиям) женской ролью.

Ремарк стал для нас приятным напоминанием о нашем подростковом увлечении «Тремя товарищами», воспоминанием о наших подростковых, несколько нескромных фантазиях, о том, как и мы были влюблены в прекрасную, но безнадежно больную девушку, потому что чахоточная дева – вечная подростковая мечта. Но мы забываем о том, что Ремарк – писатель очень серьезный, писатель, который в 1931 году был самым продаваемым автором Европы, а роман «На Западном фронте без перемен», едва увидев свет, стал самой продаваемой книгой Германии за всю историю, и до сих пор это один из трех-четырех самых крупных тиражей во всей немецкой литературе. Но парадокс заключается в том, что на фоне того же Диккенса или того же гениального Кафки и даже на фоне своего ровесника Хемингуэя Ремарк писатель слабый. И при всем при том, будучи писателем слабым, он тем не менее писатель великий. Потому что именно слабый писатель, который не слишком озабочен фиксацией собственного эго, у которого даже довольно большие проблемы с этим собственным эго, порой умудряется передать дух времени гораздо лучше, чем любой его талантливый ровесник. Почему? Да потому, что сквозь пустоту дух времени виднее.

Ремарк – гений банальности. Как сказала Чулпан Хаматова на нашей встрече в лектории «Прямая речь», в цикле «Литература про меня»: «К несчастью своему, я знаю немецкий язык. И, готовясь играть Пат Хольман, я еще на беду свою прочла “Трех товарищей” по-немецки. Ребята, вы не представляете, как это плохо на самом деле». Это действительно очень плохо. Но гениальность писателя заключается не в том, что он что-то хорошо придумывает, хотя и в этом тоже, а в том, что он гениально отражает, гениально пропускает это что-то через себя. И вот Ремарк по простоте своей великолепно выразил время. Для нас он, конечно, прежде всего автор «Триумфальной арки» (1945), автор «Жизни взаймы» (1959), автор «Ночи в Лиссабоне» (1962), выдающегося, на мой взгляд, романа, но в первую очередь это автор книги «На Западе без перемен», как она называлась в первом переводе. Кстати, это название гораздо совершеннее, и очень жаль, что роман пришлось переименовать в «На Западном фронте без перемен» по причинам довольно трагическим.

«На Западе без перемен» в России был наглухо запрещен с 1937 года. Советские издатели никогда не надеялись, что пролетарский читатель сам правильно все поймет, поэтому все зарубежные книги снабжались подробными предисловиями, отчего судьба их во многом оказалась роковой. Предисловие к роману «На Западе без перемен» писал Карл Радек[83]. После исчезновения Радека роман тоже исчез. Он не выдавался в библиотеках, он считался как бы не бывшим. Только двадцать лет спустя роман появился под новым названием «На Западном фронте без перемен». До этого Ремарк был у нас практически неизвестен, он стал один из первых знамений хрущевской оттепели.

Это третий роман Ремарка после двух неудачных попыток. До того Ремарк писал очень сентиментально, растянуто, наивно, диалог не давался ему, и тут вдруг решил вспомнить свой всего-то полуторамесячный фронтовой опыт. И вот что интересно: лучшие книги о войне написаны людьми, которые почти не воевали, и феномен этот объясняется просто. В свое время Викентий Викентьевич Вересаев, фронтовой врач в Русско-японскую войну, прочитав рассказ «Красный смех» Леонида Андреева, отметил: сразу видно, что «на войне он никогда не был. <…> Для бывших на войне такого заблуждения быть не может. Мы читали “Красный смех” под Мукденом, под гром орудий и взрывы снарядов, и – смеялись. Настолько неверен основной тон рассказа: упущена из виду самая страшная и самая спасительная особенность человека – способность ко всему привыкать. “Красный смех” – произведение большого художника-неврастеника, больно и страстно переживавшего войну через газетные корреспонденции о ней». Но именно потому, что война не стала для Андреева обыденностью, он смог с такой страшной силой сказать о «красном смехе» земли, сошедшей с ума и похожей на голову, «с которой содрали кожу», с мозгом, «как кровавая каша».

Вот Константину Симонову, например, война не далась вовсе. Он с фронта не вылезал, а в результате его трилогия «Живые и мертвые» – просто памятник его бесплодной попытке. Судя по трилогии Симонова, как сказал Виктор Астафьев, воевали исключительно журналисты и генералы, прочие категории населения не участвовали в войне вообще. Сумели написать о войне рядового, пожалуй, только Виктор Петрович Астафьев и Василь Быков. Хорошо помню, как великий мой однофамилец сказал мне:

– Вот я сорок лет потратил на то, чтобы все это забыть, а теперь мне Петрович все это напомнил. Я тоже ведь видел, как крысы копошатся в подводе с тяжелоранеными и подъедают мертвую плоть. Я это видел, но я сделал все для того, чтобы это забыть. А вот он помнил и написал «Прокляты и убиты», книгу, которую в руки взять страшно.