Иностранная литература: тайны и демоны

Из двух романов, которые Ремарк, поставив дело на поток, писал одновременно, – «Триумфальная арка» и «Возлюби ближнего своего», – «Возлюби ближнего…» и по объему побольше, и по тону поинтереснее. И в нем, небывалое дело, Ремарк использует один литературный прием. Вообще-то Ремарк нас литературными приемами не балует, он пишет очень просто, как мы уже знаем, но в «Ближнем…» прием заключается в том, что в романе две части, и вторая повторяет первую. Вот эта цикличность, этот повтор показывает неизбежность событий в истории. Помните, когда Керн в первой части попадает за отсутствие паспорта в кутузку (это еще не тюрьма, а арест на две недели, что все время подчеркивается), один арестант, лысый, вспоминает, что у него в чемодане осталась жареная курочка, он два года копил на эту курочку, а пока их выпустят, она, чего доброго, протухнет и он все время об этом с горькой печалью говорит. А другой персонаж, поляк, наоборот, говорит, что он курицу не любит, на дух не переносит ни в жареном, ни в вареном, ни в фаршированном виде, и остальные сокамерники, от голода скрежеща зубами, готовы уже удавить обоих. Эта же курочка появляется во второй части, где Керн оказывается в тюрьме и слышит от новоприбывшего арестанта: «О боже! А у меня в чемодане курочка! Жареная курочка! Она же протухнет, пока я выйду!»

Прием – это уже достаточно много. Но при всем при этом в «Триумфальной арке» есть нечто, чего в других романах Ремарка не найти. Я согласен с потенциальным критиком, что это скучная книга. Скучная в том смысле, что она ужасно дурновкусна, и положительный герой Равик – первая, может быть, попытка Ремарка написать такого хемингуэевского сверхчеловека, который в конце все равно признается, что он еврейский эмигрант, и слетает с него эта шелуха сверхчеловечности. Но что есть в этой книге, так это трезвые, еще не испорченные временем воспоминания о романе с Марлен. В Жоан Маду мы узнаем ее, мы узнаем все безвкусие актрисы, узнаем всю ее лживость, узнаем, что она должна постоянно умирать, и, когда она умирает наконец, у нее это получается тоже очень артистично, как у Вертинского в песне «Рафинированная женщина»: «Восемнадцатый раз я спокойно присутствую / При одной из обычных для Вас “смертей”». Но это идеальная женщина для эмигранта. Потому что она позволяет ему в ничтожно малую единицу времени испытать весь эмоциональный спектр – начиная с полного отчаяния до полного восторга обладания и кончая ужасом, и это всегда встреча-разлука, как в стихах Веры Павловой: «Муза вдохновляет, когда приходит. / Жена вдохновляет, когда уходит. / Любовница вдохновляет, когда не приходит. / Хочешь, я проделаю все это одновременно?» Вот это счастье эмигранта, потому что у него нет другого дня и, проведя с такой женщиной одну ночь, он успевает испытать больше, чем с любой за десятилетия. И актриса эта, Жоан Маду, прекрасна тем, что играет каждую секунду и не скрывает этого.

У Ремарка есть стандартный тип девушки: девушка преданная, любящая, как Пат Хольман или Рут Голланд, у них даже имена похожи, Ремарк читателя разнообразием не балует. Они добрые, они верные, они всегда любят только своего единственного. Но так всегда получается, что любим-то мы не верных и преданных, а идеал наш – женщина недосягаемая, лживая и порочная. И Жоан Маду ровно такая. Она и не притворяется хорошей. В отличие от героинь Хемингуэя она не пытается доказать, что герой плохой, а она нравственная. Нет, она абсолютно честно соответствует строчке из «Осени» Пастернака: «Мы будем гибнуть откровенно». И Жоан Маду, которая гибнет откровенно, и есть тот идеал, о котором Ремарк всю жизнь мечтал. Правда, жить с такой женщиной оказалось невозможно. Но ведь, строго говоря, жить в эмиграции тоже невозможно, однако все кое-как справляются. Потому что, как говорит Керн, «ничего нет хуже, чем быть мертвым».

Ремарк действительно пишет как бы сценарии. У него практически нет пейзажей, практически нет портретов, чтение романов Ремарка – это как пойти в кинематограф. Он может начать «Триумфальную арку» со слов: «Женщина шла наискосок через мост прямо на Равика^»[96], и мы уже не оторвемся: исполняется наша мечта, женщина идет прямо на нас, вместо того чтобы мы тщетно бежали за ней, надеясь схватить за рукав. Ремарк вообще большой исполнитель наших мечтаний. Обратите внимание: в «Возлюби ближнего…» он не дает портрета Керна, он сразу начинает с того, что Керн проснулся от грохота собственного сердца, потом оказалось, что это грохот полицейских сапог на лестнице, арестовывать пришли незаконного эмигранта. Мы не знаем, как выглядит Керн, знаем только, что он еврей по отцу и что ему двадцать один год, и мы домысливаем его по собственному желанию, как придумываем всех ремарковских героев. Ремарк никогда не станет описывать пейзаж, проносящийся за окном поезда, который несет Керна к границе, зато скажет, что Керн был счастлив, впивая в себя настой летней ночи. А настой летней ночи мы можем представить себе сами по личному опыту.