Иностранный русский

Дни моей большой надежды были сочтены. Эта влюбленность была пока недостаточно большой, чтобы стать великой любовью, но уже вполне годилась для того, чтобы стоять, облокотившись на подоконник, и грустить, глядя вниз на исчезающую мечту.

Обернувшись, я заметил Билала, который стоял в другом конце коридора в той же, что и я, позе.

Теперь я немного лучше понимал его. В афганской культуре с системой сложного сватовства, договора между родителями жениха и невесты, с внесением калыма и богатых подарков практически нет такого понятия, как отказ. Плохо это или хорошо? Феминистки могут распять меня на огромной пластмассовой вагине и пронести по улицам Мадрида или Парижа, но в данный момент я был скорее согласен с восточными традициями, чем с прогрессивной европейской общественностью, дающей женщинам права на жестокое динамо.

Мужчины Востока не знают, как реагировать на отказ. Сказать честно – никто не знает. Несмотря на всю нашу свободу в отношениях между мужчинами и женщинами, несмотря на узаконенный поиск вариантов, секс по дружбе и прочие приметы свободы и равноправия полов, получать отказ все равно невыносимо трудно. Отказ – это всегда серпом по яйцам. Я не знаю ни одного нормального мужчину, кто мог бы, услышав «нет», ответить: «О да, милая, все отлично, можем остаться друзьями и ходить по воскресеньям в оперу».

Вся проблема только в реакции. Ты думаешь: черт, я сейчас стукну тебя по голове, заверну в ковер, принесу домой, разверну и хорошенько вставлю тебе, чтобы не выделывалась. Ну а на деле ты мямлишь что-то другое: «Ладно, понятно, я отвалил, но помни, это ты меня бросила». Или: «Все хорошо, мы все взрослые люди».

Я впервые сегодня подумал о том, что Борис в отношении моей тетки тоже имеет какую-то свою правду: иногда лучше не спрашивать. Просьба и без того самый опасный речевой акт. А уж просьба о любви – это настоящий проход по канату над горящей пропастью.

Заметив, что я наблюдаю за ним, Билал смутился и, сделав вид, что не заметил меня, скрылся на лестнице.

Я снова посмотрел в окно. Ольги и ее жениха уже не было видно: они прошли на стоянку. И тут я кое-что заметил, чего не замечал раньше! Стоянка из окон корпуса не просматривается, это факт, но дорожку от института и главную дорогу отсюда видно прекрасно. Чуть ли не единственное развлечение наших орлов в условиях отсутствия у них телевизора и ограниченного доступа к телефонам – наблюдать за своими «пари»…

В тот день, когда исчезла Каролина, все преподаватели были в актовом зале, ожидали инструктажа, коридор был свободен. Не может быть, чтобы никто из студентов не видел выходящую из здания заведующую. Они наблюдали. Всегда. За каждым из нас. И то, что они дали показания, мол, были в комнатах, ничего не видели, – чушь. Такого просто не может быть!

– Извините, товарищ преподаватель, – услышал я за спиной и, еще не оборачиваясь, понял, что на ловца и зверь бежит и моя теория находит подтверждение.

Это был Мохаммад. Марихуанщик, неформальный лидер, спортсмен. Это с ним приватно разговаривала о чем-то Каролина, закрывшись на замок в лингафонном кабинете.

– Сегодня я был плохо, извините, – начал он без долгих вступлений и посмотрел на меня извиняющимся взглядом.

С удивлением я заметил, что его фирменное косоглазие заметно уменьшилось.

– За что «извините»? – поинтересовался я.

– Первый человек в космосе – это Юрий Гагарин.

Мы не виделись с того момента, как я бросил их на занятии и ушел в закат.

– Как вы это поняли? – спросил я с иронией.

– Смотрел в энциклопедия, – ответил Мохаммад совершенно серьезно.

– В энциклопедии.

– Да, преподаватель. В энциклопедии. Падеж номер шесть.

– А раньше вы этого не знали?

– Нет.

– Правда?

Он помялся и проговорил что-то непереводимое. Его надо было дожать.

– Ваш преподаватель в Афганистане, наверное, имел в виду, что Абдул Ахад был первый афганский космонавт.

– Наверное, да, простите, я говорил нехорошо.

Мы помолчали.

– Хорошо, извинения приняты, – проговорил я.

Но он еще сказал не все, что собирался.

– Саша-джан. Пожалуйста, не говорите, что Абдул Ахад летал с Белка и Стрелка.

– С Белкой и Стрелкой.

– Да, конечно. Падеж номер пять. Не говорите так. Хорошо?

– Это была шутка, – пожал плечами я.

– Нельзя. Плохо шутка. Абдул Ахад мусульманин, а Белка и Стрелка – собаки. Нельзя вместе в космос.

О! Вот об этом я как-то не подумал. Теперь я извинился перед Мохаммадом и пообещал больше не говорить таких крамольных слов.

Он поднял глаза – теперь он смотрел как-то иначе. И дело было не только в косоглазии, которое, как выяснилось, могло чудесным образом исчезать, а в том, что сейчас он смотрел не как капризный ребенок, а как молодой мужчина, умеющий отвечать за свои поступки.

Взгляд его был грустным. И, кстати, Мохаммад был снова пьян. На этот раз ошибки точно быть не могло – от парня не просто пахло, а откровенно разило алкоголем.

– Что вы пили? – поинтересовался я.

Парень посмотрел с полным непониманием.

– Это водка?

– Да, чуть-чуть, – как-то слишком быстро сдался он.

– И вчера тоже пили?

– Вчера?

– Утром от вас пахло вчерашней водкой.