Иностранный шпионаж и организация борьбы с ним в Российской империи (1906–1914 гг.)

Даже гипотетически нельзя согласиться с возможностью оплачивать услуги агентов и добываемые ими ценные сведения за указанную сумму денег в трех направлениях одновременно – на Балканах, в Италии и России[289]. Если принять во внимание, что ежемесячные вознаграждения австрийских шпионов, оперировавших в районе Варшавы, по словам М. Ронге, составляли 60-150 крон, то только в российском приграничье (с апреля 1912 г. по май 1913 г.) потребовалось бы потратить приблизительно 1 800 крон на агентуру. Помимо этой статьи расходов бюджет военного ведомства Австро-Венгрии мог встретиться и с несоизмеримо большими разовыми отчислениями. Из воспоминаний начальника Генерального штаба генерала Конрада фон Хетцендорфа явствует, что он готов был заплатить из «разведывательного фонда» 100 000 руб. (или 300 000 крон. – В.З.) тому человеку, который доставит сведения о «плане стратегического развертывания» русских[290]. Причем столь высокие ставки (в данном случае гонорар превышал заявленный годовой бюджет всей австрийской разведки в 2 раза) вполне соответствовали «прейскуранту цен на секретные услуги», с которым были вынуждены считаться не только австрийцы, но и их партнеры по Тройственному союзу, а также русская разведслужба. По данным ГУГШ, «заведующий германской разведкой предлагал 30 000 марок за секретный гриф железнодорожного движения Привислинских ж. д. в военное время»[291]. По другим источникам из бюджета военного министерства России в межвоенный период был выплачен 1 млн. руб. на приобретение «Мобилизационного плана германской армии»[292].

Следовательно, если сумма предполагаемого платежа за план мобилизации вооруженных сил России не вызывает сомнений, то 150-тысячный годовой ресурс австрийской разведки (в национальной валюте) был не в состоянии покрыть все затраты на изучение российской обороноспособности, не говоря уже о кредитовании аналогичных нужд в других соседних странах.

И еще один аргумент, рассеивающий последние сомнения в том, что «осведомительный фонд» австрийского Генштаба был зеркальным отображением ограниченной казны, которая, в свою очередь, якобы являлась нормой для маленькой по площади и экономическим ресурсам Австро-Венгрии. Вопреки вышеуказанным заявлениям начальника австрийской разведки/ контрразведки о систематическом недостатке средств на изучение военной сферы потенциальных противников (к примеру, балканских стран и России), как выяснилось, эти средства не только были, но и по своим объемам могли конкурировать с отчислениями на нужды разведок тех же противников. Так, только на военно-морскую разведку против России не имеющая с ней общих морских просторов Австро-Венгрия в 1914 г. израсходовала 350 000 руб.[293] Столь огромный целевой отпуск был несоизмерим с аналогичным «разведывательным бюджетом» более мощной в военно-морском отношении и крупной в смысле территориальных размеров России. В 1913 г. ее морское министерство истратило на «секретные расходы» лишь 200 000 руб., а в 1914 г., в связи с увеличением финансовых вливаний в европейские разведки и ростом военно-морских угроз в адрес России, просило высшие исполнительные и законодательные органы власти увеличить ежегодный кредит до 300 000 руб.[294]

Высокое и регулярное денежное обеспечение давало возможность австрийскому Генштабу держать в российском пограничье многочисленную и хорошо законспирированную шпионскую сеть. Агенты противника, действовавшие при посредничестве революционных и повстанческих организаций (декабрь 1910 г.)[295] или под видом цыган и цыганских таборов (июнь 1912 г.)[296]; бродячих антикваров (август 1912 г.)[297]; швей, кассирш, театральной прислуги (июнь 1913 г.)[298]; артистов (ноябрь 1913 г.)[299]; коробейников и проституток (февраль 1914 г.)[300]; представителей различных торговых фирм и странствующих фотографов (март 1914 г.)[301], осведомлялись «об остроконечной пуле… о том переделана ли винтовка под остроконечную пулю; о том в каком положении находится вопрос о введении плоского штыка в пехоте; о новом образце полевого орудия; об описании нового образца орудий мортирной и тяжелой артиллерии; о том, говорил ли начальник Генерального штаба в Думе об увеличении числа пушек в корпусах, какие нормы будут вновь установлены; о боевой готовности Ивангородской, Новогеоргиевской, Брест-Литовской крепостей…»[302].