ИНСАЙТ

Всё зря! Всё! И я никак не мог определиться, то ли я всё испортил, то ли изначально сделал неправильный выбор. По крайней мере сейчас я вовсе не горел желанием отдать Серафиму Ключ, чтобы он закончил начатое, хотя, учитывая жалкую тень, оставшуюся от Звонаря, может он уже и не был ему особо нужен. Я смотрел вокруг и наслаждался увиденным. И дело было не в сверлящем кости тёмном безумии, которая алчно сокращалась, впитывая из воздуха остатки чужой боли. Дело было в них. Людях. Которые всё-таки оказались ничем не лучше кошмаров. Я, сейчас снова почти человек, вспоминал, чувствуя, как тьма внутри подпитывается уже моими яростью и болью. Вспоминал Терьера. Хряка, которого с удовольствием убил бы ещё раз, только уже собственноручно, выпив из него всю его гнилую суть. Хоря, который перешёл все границы человечности, выеденный изнутри жаждой мести. И, как апогей, то, что я увидел в Храме. Банду фанатичных убийц, паразитов худшего сорта, без разбора убивающих и ломающих таких же, как они, несчастных и напуганных. людей. Пожирающих детские мысли, мечты и плоть. Люди, да. Свободный выбор. И как-то меня сейчас совершенно не трогало то, что встречал я и хороших, сочувствующих и помогающих друг-другу. Улыбака мёртв. Лиса – пережив издевательства Хряка, искалечена, физически и морально. Розочка же… Всё, что осталось от несчастной девочки, от моего друга, сейчас затаилось в холодном куске стекла, зажатом в пальцах. Да и было ли это личностью? Или просто следом на песке, мимолётным осколком воспоминания?

Когда Баута, наконец подошёл, я снова засмеялся. В этот раз звучало почти по-человечески. Горько. Серафим молча смотрел на меня, и я видел копящуюся вокруг него силу, готовящуюся уничтожить то, что от меня осталось. Не только монстра, в которого я превращался, но и остатки человека, которым я был. Я уже не хотел умирать. Я хотел мстить. Всем. Без разбора. Чтобы они корчились от страха и осознания собственного бессилия.

Я ударил первым. Легко, больше не задумываясь, как это сделать. Просто бросил вперёд владевшее мной бешенство, которое жаждало влиться в чужой разум, впиться в него тысячей жадных зубов, расплавить и вылепить заново, искривить под себя. Для внутреннего зрения это выглядело, как мохнатые, похожие на гусениц отростки, рванувшиеся из моего рта, под аккомпанемент диссонансной, рвущей жилы, мешанины аккордов. Безумие алчно рванулись к белой бесстрастной, целой маске. Чтобы, корчась, расплескаться о сгустившийся голубой свет. Серафим ответил. Гармонией на хаос. Сочувствием на ярость. Радостью на боль. И он всё ещё был сильнее.

Медленно, преодолевая порывы яростно визжащего тёмного ветра, мой друг сделал шаг. Потом ещё. И ещё. Я запаниковал, чувствуя, как уже его сила пытается вторгнуться в мой деформированный разум, протестующе зашипел, пытаясь усилить нажим. Ключ в руке не отзывался на мои попытки дотянуться до его силы. Я слышал только хор тысяч испуганных детских голосов, который становился всё тише и постепенно затих совсем. Руку снова начало жечь – артефакт чувствовал, как в потоке ярости постепенно выгорают остатки моей человечности.

Спасительную отсрочку я нашёл на шее. Скрюченные пальцы нащупали кулон Улыбаки, о котором я давно уже не вспоминал. Я дёрнул цепочку, срывая её с шеи, и, уже отправив в цель смертоносный полумесяц, успел удивиться, как страшно она изменилась. Светлое серебро почернело, как-то искривилось, рассыпая в полёте тёмные, будто обгорелые хлопья. Сама подвеска теперь стойко ассоциировалась не с месяцем, а с издевательской и бессмысленной улыбкой безумца. Но дело своё кулон сделал. Дал мне передышку.

Угловатая, уродливая цепочка, в несколько раз удлинившись, обмотала Серафима, прижав его руки к туловищу и на несколько мгновений сдержав уничтожающий поток сознания. В поисках спасения я погрузился в себя как можно более глубоко, добравшись до самых корней своего я, искажённого Звонарём. Там я и нашёл ответ. И он был так прост.

Я поднял голову, уставившись в глаза Бауте. Не знаю, что он там увидел, но это заставило его замереть. А у меня даже получилось членораздельно выговорить:

– КТО ХУЖЕ-ТО, А? – я, напоследок, обвёл рукой окружающую нас кровавую бойню. – ЛЮДИ ИЛИ ЧУДОВИЩА?

И, под аккомпанемент его яростного вопля и звон разлетевшейся на куски цепи, погрузился в камень. Тьма внутри была прохладной и ласковой.