ИНСАЙТ

Под Храмом оказался настоящий муравейник и, если бы не голос в моей голове, я бы никогда не нашёл дорогу. Мы спускались долго. Этаж за этажом, максимально тихо минуя немногочисленные, выходившие в коридоры двери. Пару раз поведение Лисы менялось. Она то билась в беззвучной истерике, утверждая, что я ей кажусь, то порывалась вырваться и убежать. Ей даже почти удалось, но, рванувшись в сторону, она опёрлась на сломанную ногу и неловко рухнула на пол. Тихонько вскрикнула и тут же снова начала успокоенно напевать. Я пытался справиться с эмоциями и молча, упорно, продолжал тащить её вперёд, от лестницы до лестницы.

Один раз, когда любимая, в очередном приступе, начала отчитывать меня за то, что я так долго не приходил, дверь рядом открылась и оттуда, протирая заспанные глаза и пошатываясь, вышел зевающий фанатик. Почти не останавливаясь, я рубанул ножом ему по горлу, забрызгав кровью слабо светящиеся камни. Он, хрипя, сполз по стене, а мы, с максимально возможной скоростью, пошли дальше. Прятать тело не было смысла, буквально пару минут назад я услышал крики, слабо доносившиеся сверху. Значит труп в центральном зале обнаружили. Скоро весь Храм будет на ушах. Шум нарастал, но я чувствовал, что идти осталось не долго.

Мы спустились ещё на этаж. На секунду я потерял ориентацию. В отличие от верхних ярусов, стены здесь светили совсем слабо, скорее сгущая тьму, чем разгоняя. И кладка пропала. Сейчас мы шли по вырубленному в скале проходу без единой двери. В конце коридора были небольшие белые ворота. Но, сколько бы мы ни шагали, они не становились ближе. Я подхватил Лису на руки и побежал вперёд, но, к тому времени, как я выдохся, двери всё так-же, будто издеваясь, маячили в отдалении.

Я начал паниковать, но тут моё солнце снова запела жутковатый гимн. Я, сначала, не поверил своим глазам – двери приблизились. Сделал шаг. Ещё один. Ещё. И оказался прямо перед ними.

Светлые, аккуратные, выглаженные доски, бронзовые кольца вместо ручек. Но я чувствовал, как темнота внутри, даже многократно ослабленная, задрожала. За этими воротами было что-то, чего она страшно боялась. И так же страшно вожделела. И мне страшно не хотелось заходить внутрь.

Конец колебаниям положили донёсшиеся со стороны лестницы крики. Фанатики приближались. Я глубоко вздохнул и взялся за обжигающее холодом кольцо. Распахнул створки. И ослеп.

Маленькую пещеру наполняло густое, как жидкость, радужное сияние. Пахло цветами и прелыми листьями. И свежестью. Меня затопил такой калейдоскоп переживаний, что я выпустил Лису и закрыл руками глаза, задыхаясь от восторга. И очнулся, только когда любимая закричала. Дико. Хрипло. Страшно.

Открыв глаза я увидел, что Лиса, подволакивая сломанную ногу и срывая ногти, ползёт вперёд, продолжая кричать. Не понимая, в чём дело, всмотрелся в сияющий свет. Он, будто смущённый пристальным взглядом, ослабел достаточно, чтобы я мог разглядеть пещеру. Я разглядел. И меня тут же вырвало.

В середине каверны стоял небольшой, где-то мне по пояс, каменный куб. На этой тумбе лежал прозрачный шар, размером с кулак. Невзрачный кусок стекла, но вокруг него крутился такой вихрь энергии, что я удивился, как меня ещё не размазало по стенам. По граням куба, ленивыми ручьями сочилось лимонно-жёлтое, тусклое свечение, будто вытекавшее из-под шара. Встречаясь с полом, этот жидкий свет сотней капилляров уходил в камень. Напоминающая поток раскалённого воздуха вибрация, рваными волнами пробегала по этому кровотоку, напитывая, насыщая собой сам камень и Храм над нами. У входа стоял грубый стол, на котором грудой валялись несколько, зловещего вида, ножей, испачканных чем-то тёмным. А всё остальное пространство заполняли тела. Они лежали вповалку возле стен, свисали со свешивающихся из-под потолка крюках, как в ужасной мясницкой лавке. Маленькие. Я сперва принял их за куклы. Но нет. Меня снова вырвало. Это были дети.

Лиса продолжала кричать, как волчица, чьих щенков режут у неё на глазах. Это заставило меня встряхнуться. Стараясь не смотреть вокруг, я бросился за ней и, обняв, закрыл ей голову полой плаща. Но она продолжала кричать и биться, пытаясь вырваться из моих рук. Это странным образом помогало сохранить рассудок. Я прижимал её к груди, бьющуюся и вырывающуюся и, зарывшись лицом в неровно обрезанные волосы, чтобы не видеть окружающего безумия, не мог избавиться от неуместной радости. В её криках была боль и истерика. Человеческие, живые.

Через минуту она выдохлась и скорчилась на полу, тихо, жалобно всхлипывая. Я, всё ещё не глядя вокруг, прошептал:

– Лисёнок, не смотри. Подожди минуту, и мы уйдём. Всё будет хорошо, я обещаю…

– Обещаешь?! – приглушённый плащом голос звучал бы комично, если бы его так густо не пропитали ненависть и яд, превращая в злобное рычание. Моя девочка никогда так не говорила. – ТЫ? Обещаешь? Лжец. Ты уже обещал. Обещал прийти за мной. За детьми. И что с ними теперь, а?! Что с ними? ЧТО СО МНОЙ?!

– Я…