Инсбрукская волчица

Тут я чуть сама себя не хлопнула по лбу – Филипп Гранчар ведь инженер, ему привинтить, отвинтить просто, как дважды два! Стянув незаметно пригоршню патронов из коробки и несколько деталей для нагана, я стала ждать лавочника. Тот вернулся через полминуты и отдал мне оружие. Это был обычный револьвер, причём довольно старый с виду. Начищенный до блеска «Смит и Вессон», «из которого Шерлок Холмс выбивал рожицу» стоил неимоверно дорого, пусть это и была липа. Впрочем, чему ещё Зепп научился, помимо изготовления оружия, это ещё и продавать всякую ерунду за баснословные деньги.

Как только я вышла из лавки, на меня буквально налетела Сара. Хорватка бежала в сторону вокзала, и от быстрого бега покраснела так, что румянец стал заметен на её смуглых щеках.

– Ой, привет! – поздоровалась она, – ко мне тут Ненад приехал! И это… Можешь забрать свои конспекты – мне они больше не нужны.

Хорватка даже не дала мне слова вставить. Я скомкано попрощалась и решила сходить к Филиппу.

Неприятно было идти к Гранчарам, до сих пор у меня, как заноза в мозгу, застряла история с нашим мнимым родством. Однако я, подбадривая себя тем, что Мила отделалась от этой мысли, вошла в дом, провожаемая лаем Сильвы.

Филипп сидел во дворе, щурясь от летнего солнца и, завидев меня, кивнул. Он уже не был таким бледным, как раньше, правда, по-прежнему был лохматым и плохо причёсанным. Щетины он тоже не носил.

– Давненько тебя не было, – обыденно произнёс он, – какими судьбами? Если хочешь Милу повидать, то её тут нет – она в Далмации у дяди. Да и подлечиться ей надо, так что скоро не жди.

В последнее время припадки у Милы стали частыми, и Филипп, озаботившись состоянием дочери, отправил её в родные места. Сосны, дикий пляж, тихие улочки хорватских прибрежных деревень должны были благотворно сказаться на состоянии Милы, однако учитывая дурную наследственность, как-то не верилось, что она избавится от всех недугов до конца. Однако пребывание Милы в Далмации затянулось, что и спасло её от участи большинства моих одноклассниц.

– Да я не за этим, – замялась я, – а скажите, вы ведь можете отремонтировать наган? Это принадлежало моему покойному деду, хотелось бы сохранить о нём память, – я старалась придать своему голосу скорбные интонации, однако Филипп даже уточняющих вопросов не задал.

–Конечно! – вызывающе бросил хорват, – давай сюда.

Пока Филипп возился у себя дома, я сидела на лавочке и ждала.

Через некоторое время он вышел, и выражение его лица было гораздо менее самоуверенным, чем раньше.

– Пружины нет, – буркнул он, – без неё никак. Стрелять без пружины он не будет. Да и зачем тебе? Вспоминать деда можно и так, на вид револьвер вполне исправен.

Этого вопроса я ждала с самого начала и заранее приготовила на него ответ.

– Понимаете, когда-то давно, когда дед был жив, он часто сетовал, что револьвер неисправен. Я была мала, но уже тогда дала деду и сама себе обещание привести его в порядок. Конечно, тогда у меня не было для этого возможностей, никто не дал бы семилетней девочке в руки револьвер. Теперь деда с нами нет, но своё обещание я помню. Я должна сделать так, чтобы револьвер снова мог стрелять, это вопрос чести.

Говоря «вопрос чести», я почти не лукавила. Отремонтировать револьвер и отомстить с помощью него людям, которые сделали мою жизнь невыносимой, для меня действительно было вопросом чести.

Филипп усмехнулся, и у меня зародилось подозрение, что он не верит ни одному моему слову, хотя врать я к тому времени научилась виртуозно, с соответствующими интонациями и выражением лица. Конечно, я не могла тягаться с Эстер Келлер, дочерью актрисы, но окружающие обычно верили моим историям.

Впрочем, если Филипп и не поверил мне, вслух он ничего не сказал. Он подкинул револьвер на ладони, словно взвешивая его, и сказал:

– Приходи через пару дней, я смогу изготовить недостающую пружину.

Мне очень не хотелось оставлять своё приобретение у этого чужого человека, но выхода не было. Утешением для меня был нелюдимый нрав Гранчара. Я справедливо считала, что он ни с кем не станет болтать о том, что я принесла к нему револьвер, да ещё и попросила привести его в рабочее состояние.

Немного беспокоил меня и вопрос оплаты труда инженера. Одно дело просто вставить на место предоставленные детали, другое – изготовить недостающую пружину. Мои небольшие денежные запасы полностью ушли на покупку револьвера. Я очень надеялась, что отец Милы денег с меня не возьмёт.

Как показало время, я оказалась права. Денег он и правда не взял, но выдвинул крайне неприятное для меня условие, которое я восприняла почти, как шантаж. Я должна была раз в неделю писать письма Миле в Далмацию и отправлять их через её отца, «чтобы девочка не чувствовала себя оторванной от подруг».

Про себя я подумала, что ненормальной Миле вряд ли нужны чьи-то письма, особенно мои, но выхода у меня не было. Если я отказалась бы, Филипп вполне мог рассказать моим родителям о моей странной просьбе. Поэтому я всё лето раз в неделю приходила к инженеру и передавала ему письма для его дочери.