Инсбрукская волчица

Втайне я лелеяла мысль о том, что у меня какая-то смертельная болезнь, которая быстро сведёт меня в могилу и избавит от всех мучений.

Я представляла себе реакцию Филиппа Гранчара на гибель дочери. Несчастному пьянице, наверное, тоже не жить. Рассмеявшись про себя горьким смехом, я подумала, что кладбище за моей спиной всё растёт. Интересно, как там Инга? Удалось ли ей сохранить своего ребёнка? Да и мать несчастной маленькой Герды. Какой смысл ей теперь оставаться на этом свете? Тогда я ещё не знала о самоубийстве моих родителей. Дитрих так и не известил меня об этом. Он всегда обходил тему родителей стороной, и лишь однажды признался, что их нет в живых.

Тюремный врач, явившийся ко мне на следующее утро, оказался худым пожилым евреем с пушистой седой шевелюрой и глубокими печальными глазами.

Едва услышав, что мне нужно будет пройти через это унижение, я сразу решила для себя, что врача к себе не подпущу. Ну не будут же они меня связывать. Однако при взгляде на этого человека у меня пропала вся моя непримиримая агрессивность, и через несколько минут я с удивлением осознала, что покорно и спокойно отвечаю на его вопросы.

Он не высказывал мне своего осуждения, не спрашивал, за что я сижу в тюрьме (хотя, думаю, был извещён об этом заранее). Он вообще ничего не спрашивал из того, что не касалось состояния моего здоровья. И как-то так получилось, что ему даже не пришлось уговаривать меня дать себя осмотреть. Затем, споласкивая длинные тонкие руки над погнутым железным тазом, он сказал тихо и спокойно:

– Да, беременность уже неплохая. Второй месяц на исходе.

Я сидела, как громом поражённая.

– Что неплохое?

– Беременны вы, в положении! Разве не знали об этом? – старик деликатно постучал в дверь камеры и сказал мне на прощанье, – вы бы не сидели на холодном полу, это может быть вредно для ребёнка.., – после чего вышел в коридор.

А я осталась с невозможной, с ног сшибающей новостью – беременна? Разве я могу быть беременна? Беременными бывают жёны толстых бюргеров или глупые девушки вроде Ингрид Лауэр, разве могу быть беременна я? В первые минуты до меня даже не дошло, что отцом ребёнка является насильник Генрих, хотя ни с кем другим интимных отношений у меня никогда не было. И только потом я осознала, что ношу в себе ребёнка этого ублюдка.

Почему моя мать, сделавшая всё для того, чтобы сохранить своего второго ребёнка, когда я была в первом классе, всё-таки потеряла его? А я, блуждая по лесам и долам, ночуя в холоде в оврагах, сидя в тюремной камере, сохранила в себе отродье Генриха! В момент осознания этого факта мне казалось, что вся несправедливость, которая существует в этом мире, обрушилась на меня.

Я продолжала сидеть на полу. Совет старого доктора звучал в ушах издевательством. Похоже, этому ребёнку ничего не вредно. Я изо всей силы ударила себя кулаком по животу. Потом стала вспоминать различные истории о беременности и родах, которые приходилось слышать ранее, урывками, намёками, так как в нашей семье считалось, что девочке негоже интересоваться такими темами.

Когда-то наша служанка разговаривала с соседкой и рассказывала о своей двоюродной сестре, проживающей в деревне. Эта несчастная женщина носила уже двенадцатого ребёнка. Денег в семье не было, муж ушёл на заработки в Вену, новый младенец ей был совершенно ни к чему. Она пыталась вытравить нежеланный плод самыми разными способами.

Когда я слушала этот рассказ, запоминать его мне не было никакой нужды. Помнится, назывался хинин, очень горячая вода и прыжки со стола на пол. Конечно, достать хинина в тюрьме было невозможно. Да и с горячей водой тут были явные проблемы. А вот стол в камере был. Порадовавшись тому, что пока сижу в одиночке, я взгромоздилась на стол и спрыгнула с него, стараясь попасть в середину комнаты. Продолжим упражнение дальше. Но на седьмом или восьмом прыжке дверь камеры распахнулась, и усатый надзиратель грубо крикнул мне:

– Ты что тут вытворяешь? В карцер захотела? Или смирительную рубашку надеть на тебя?

Дверь захлопнулась. Я сидела на холодном полу и лила злые слёзы.

После освидетельствования врача отношение ко мне изменилось. Не могу сказать, чтобы оно стало лучше. Но вся тюремная обслуга начала меня сторониться так, как будто бы я была заразна. В добавление к обычной похлёбке каждый день утром мне приносили стакан молока. А дело моё, между тем, шло к суду. Дитрих как будто потерял ко мне интерес.

Дни шли за днями. Я с ужасом ждала, когда у меня начнёт расти живот, представляя, как скоро стану такой же неповоротливой бочкой, как Инга. Но пока ничего такого не наблюдалось, я даже наоборот, как будто бы похудела. Примерно через месяц старый врач пришёл снова. К тому времени у меня накопилось к нему несколько вопросов. Несмотря на то, что в нашей школе была биология, я почти ничего не знала о естественных реакциях женского организма на беременность. Что ещё раз говорит о никчемности нашего женского образования. Впрочем, не буду об этом сейчас.