Те несколько человек, которые отправились в подсобку, метались по лестнице, как перепуганные куры. Как водится, достаточного запаса воды в гимназии не оказалось. Изо всех классов выбегали ученицы. Изо всех, кроме моего. Но понять это в такой толчее, в дыму и всеобщем смятении было невозможно. На подпиравшую дверь швабру, наверное, никто не обратил внимание, тем более, что вокруг двери класса вовсю полыхал огонь.
Расталкивая локтями учениц, я спешила на первый этаж по чёрной лестнице. Навстречу мне попался какой-то человек, который попытался схватить меня за руку. Как позже я узнала, это был лакей, который поджидал окончания уроков на первом этаже, хозяйка прислала его забрать из гимназии свою дочку. Я ударила этого человека ножом в шею, и сейчас раскаиваюсь в этом. Он мне ничего не сделал плохого. Просто попытался помешать моему движению. Хотя, не буду врать, что меня так уж гложет раскаяние. Честно говоря, за всё время после этих событий об этом человеке я не вспомнила ни разу.
Оказавшись внизу, я застала там настоящие Содом и Гоморру. Матери и служанки девочек рвались наверх, мужчины пытались их не пускать, ученицы выбегали из гимназии, теряя туфли.
Где-то вдалеке зазвонил пожарный колокол.
И в это время раздался взрыв. Старинное здание покачнулось, как будто бы присело, стена, отделяющая вестибюль от библиотеки, рухнула. Всё заволокло мелкой цементной пылью и клубами чёрного дыма. Все голоса как будто бы вмиг умолкли. Возможно, мне просто заложило уши. И в полной тишине я смотрела, как сквозь плотную стену пыли и дыма вдруг прорвались огромные красные языки огня.
Перед входом метались неузнаваемые фигуры людей– будто призраки. Постепенно звуки возвращались. Сквозь крики и стоны я слышала, как какой-то молодой парень усиленно расспрашивал выбегающих из боковых коридоров здания людей про свою сестру:
– Матильда… Где она?! Она живая?
Он был похож на сумасшедшего, то и дело причитал, да что там – плакал буквально навзрыд! Опалённый со всех сторон, он производил странное впечатление, и я никогда не забуду его взгляда… Мне казалось, он меня узнал… Позже из газет я выяснила, что его звали Маттиас Ройль, и это он спас многих учениц от смерти, за что его потом представили к награде.
Сквозь общий гул, треск огня и панические вопли я расслышала тонкий детский голосок:
– Пустите, пустите меня туда, там же Анна!
Глава 44. Отродье
Я замолчала. Инспектор Дитрих смотрел на меня с внимательным сочувствием и спросил неожиданно мягко:
– Вы нашли её потом после пожара?
Глядя в пол, я ответила едва слышно:
– Да. Я узнала её по тому самому серебряному браслету с аметистами. А ещё потому, что среди обугленных трупов Герда была самой маленькой. Она не пошла в тот день домой вместе со всеми первоклассницами, так как решила подождать меня. Мы с ней уже несколько дней не виделись. Честно говоря, я и забыла про неё после встречи с Генрихом. Но она не забыла про меня. Она, считая, что я со своим классом ещё нахожусь на втором этаже, бросилась на помощь.
Я снова замолкла. Собственные слова, каждое из которых, как будто вбивало гвозди в крышку моего гроба, как ни странно, доставляли мне даже какое-то изощрённое удовольствие. Чем хуже, тем лучше. Но говорить дальше у меня не было сил.
– Вы ничего не сказали об убийстве фрау Вельзер и покушении на жизнь Ингрид Лауэр, – напомнил мне Дитрих.
Но тут инспектора позвали. Он вышел в коридор. Сперва я слышала, как он там с кем-то говорит вполголоса, но тут же срывается на крик:
– Где? Какой Задар? Ах, Задар… Да, похоже, это относится к нашему делу.
Я равнодушно смотрела в стену, неожиданная передышка в допросе меня не огорчала и не радовала. Все чувства во мне умерли.
– Кажется, на вашей совести, фройляйн, ещё одна жертва, – жёстко сказал инспектор, войдя обратно в камеру.
– Какая же? – я подняла на него глаза.
– Вчера на кладбище города Задара, на могиле своей матери, повесилась Милица Гранчар. В кармане её пальто нашли записку, в которой она берёт на себя ответственность за все совершённые вами преступления. Так же там находился обрывок письма, в котором подробно раскрывается план пожара. План этот несколько не соответствует тому, что случилось на самом деле. А вот почерк подозрительно напоминает ваш. Что вы на это скажете?
Я молчала.
– Сегодня вас посетит врач, – сообщил Дитрих, – на предмет освидетельствования в насилии.
Я вскочила:
– Это ещё зачем? Насилие было уже давно, что он может освидетельствовать?
– Таков порядок, – сухо сообщил инспектор, покидая камеру, – завтра я снова вас навещу. Впрочем, вы уже всё рассказали мне, не так ли?
К моим унижениям добавлялось ещё и это. Впрочем, вопросы к врачу у меня были. И касались они отнюдь не простуды, которую я заработала в сырой тюремной камере. С некоторых пор с моим организмом и правда происходили какие-то странные вещи, объяснений которым я самостоятельно найти не могла. Конечно, поговорить об этом лучше бы не с тюремным врачом, но тут уж выбирать не приходилось.