Инспекция. Число Ревекки

И, сама все понимая, Кася ничего не сказала и побрела к нарам, на которых распласталась Ревекка. Мокрая рубашка завернулась на поясе. Кася поставила котелок с водой рядом с головой подруги и натянула рубашку ей на ноги, ставшие совсем тоненькими, как у семилетнего ребенка. Смочила в воде два пальца и протерла сухие губы, покрытые потрескавшейся коркой. Они тут же разомкнулись, и распухший язык жадно слизал влагу. Ревекка раскрыла глаза и уставилась перед собой словно слепая – зрачки не шевелились.

– Пить, – прохрипела она.

Кася приподняла череп, обтянутый истонченной прозрачной кожей, и приложила котелок к губам. Ревекка тут же жадно вцепилась в него. Захлебываясь, она огромными глотками проталкивала в сухое горло воду. Вода была на исходе, вот уже и последний глоток, а она никак не могла утолить одуряющую жажду. Запрокинув голову, она вылизывала последние капли, не в силах остановиться. Уронив руки с котелком, она снова упала на тюфяк и прошептала:

– Пить…

Кася ничего не ответила. Убрав котелок в сторону, она повернула подругу на спину. Тело Ревекки стало совсем легким. Словно пластмассовая полая кукла на шарнирах, она запросто принимала то положение, в которое ее укладывали. Кася, ничуть не смущаясь, стянула с лежавшей рядом узницы одеяло и вытерла им влажное лицо Ревекки, затем подоткнула его под нее, не обращая внимания, что оставила совсем раскрытой ее соседку.

– Пить, – снова попросила Ревекка, не открывая глаза.

– Нет больше, – проговорила Кася, – радуйся и этому, другие вон из луж лакают, у кого есть силы доползти, а у тебя тут королевский сервис, – невесело усмехнулась она.

Кася погладила лысую голову Ревекки. Та неожиданно открыла глаза и уставилась мутным взглядом в пустоту.

– Арбуз, – едва внятно произнесла она, – дай мне кусочек с блюда.

Кася тяжело вздохнула.

– Нет арбуза, только яблоки остались.

Постояв еще несколько минут рядом, она пошла обратно.

Ревекка попыталась приподняться, но совладать с тяжестью головы не удалось. По сравнению с сухим и легким телом она ощущалась чугунной – тонкая птичья шейка никак не могла ее удержать, хоть подпорки ставь. Постепенно к тяжести прибавлялась нарастающая боль, наконец ставшая нестерпимой настолько, что пронизывала голову не только при каждом физическом усилии, но при попытке хоть о чем-то подумать. Горячими волнами накатывала она при каждом ударе сердца. Прекратив бороться с немощью, Ревекка откинулась на тюфяке и медленно и глубоко задышала ртом. Когда пульсирующая боль в висках начала слабеть, она впервые открыла глаза. Через щель в стене проникал мутный луч, и по больным воспаленным глазам будто лезвием полоснули. Она снова сомкнула веки. Во рту было сухо до скрипа. Нестерпимо хотелось пить. Но теперь к этому прибавилось и чувство голода. Рядом кто-то зашевелился. Ревекка испуганно повернула голову и увидела голую женщину рядом с собой. Ее скомканная рубашка валялась в ногах, все тело было покрыто гноящимися нарывами, некоторые были запущены до такой степени, что из-под темных корок обильно сочилась бурая жидкость. Женщина была без сознания. Ревекка перевела взгляд на другие нары – везде сидели или лежали такие же истощенные и измученные болезнями и вшами страшные лысые существа. Все как одна скинули с себя рубашки и чесались. Некоторые в остервенении, еще осознавая, что делали. Иные прислонились к деревянным доскам, смотрели застывшими глазами в одну лишь им видимую точку, и только их собственная костлявая рука, не имевшая более связи с разумом, ерзала и раздирала неподвижное тело. Теперь можно было хорошо рассмотреть эти уродливые силуэты бывших женщин. Казалось, сама природа запуталась и забыла, что должно быть округлым на этих созданиях: вместо мягких животиков, налитых щек, красивой пышной груди были воспаленные выпуклые суставы, обтянутые прозрачной синей кожей. На месте же грудей и животов зияли темные уродливые впадины. На лицах не было ни кровинки, только сочная синева под ввалившимися глазами. На расчесанных черепах сухие струпья, на дряблых ногах и руках кровавые корки. Все, что они еще могли делать, это дышать и чесаться: ни на что другое болезнь не оставила им сил. Не чесались только те, кто был без сознания, как соседка Ревекки. Неподвижные, они застыли в невообразимых позах, в которых разбила их сильнейшая лихорадка, и лежали так сутками.

Ревекка подняла руку и бессознательно поскребла укусы на груди, уже затягивавшиеся сухой коркой. Через несколько секунд она уже яростно раздирала свое тело отросшими ногтями, не в силах остановиться. Сводящий с ума зуд был сильнее боли.