Инспекция. Число Ревекки

Ревекка глянула на нее и поразилась, какие у той были длинные и густые ресницы, казавшиеся чем-то инородным на вытянутом лысом черепе. Ревекке подумалось, что где-то она уже видела именно это несоответствие. Но Кася даже не посмотрела в ту сторону, она упрямо качнула головой, не отвлекаясь от Зельды.

– Вы дурные, – прямо проговорила она той, – все, что вам нужно, чтоб убраться отсюда, – это отказаться от своего боженьки и подписать бумажку!

– Это испытание. Вера во все времена испытывалась, – пробормотала Зельда, словно оправдываясь.

– Кем?

– Богом.

– Мучениками, значит, себя считаете, ручки воздеваете, благодарите за эти испытания? Грош цена вашим испытаниям, – язвительно проговорила Кася, – по сравнению с нами, к вам как к людям относятся. Разобрали вас по офицерским домам в прислужки: жрать им готовите, за детишками ихними ходите, чулки их женкам стираете, в тепле постоянно, во рту всегда кусок хлеба с их стола. Посылочки вам разрешено из дома получать… Видела я таких! Коробку из дома получат и сидят на нарах, в одно рыло трескают яблоки и булки от маменек с папеньками. Так-то можно протянуть и Бога восславлять проще!

Уперев руки в бока, Кася вылупила глаза и злобно сверкала ими, уставившись на прозрачную Зельду.

– Делать добро всякому нужно, – с упорством проговорила Зельда уже с закрытыми глазами.

– Даже эсэсу? И его выводку?!

– Разве дите его неразумное виновато в отцовых грехах? Или жена? – Зельда открыла глаза и посмотрела на Касю.

Во взгляде ее не было ни злобы, ни обиды, но и никакой благодати. Ревекка вдруг поняла, что ничего там уже не было.

– Жена все знает, а выблядок вырастет и таким же станет, – пыталась достучаться до нее Кася, – не тебя, а уже ребенка твоего в лагерь отправит, святоша!

– Значит, так надо и сыну моему, чтобы вера его окрепла. Создатель знает, какие и когда испытания нам послать.

Кася подалась вперед, словно уже не замечала смрада от Зельды, и яростно зашипела:

– А почему же ваш Боженька посылает вам испытания такие – чистку немецких сапог, например, – а евреям и советским – другие – смерть в газовых камерах? Не все перед Богом равны, значит?

– Когда время придет, Создатель вмешается и не попустит…

– Когда придет-то? Когда целого народа уже не останется? Это я и без тебя вижу. Нет Бога, поняла? А если и есть, то он сущий дьявол!

– Если Бог попускает, значит, есть на то причина, недоступная нашему разумению пока, – продолжала устало отбиваться Зельда. – Божественный разум создал все сущее, он – причина всего. А наш разум – только следствие. И как нашим разумом понять замысел всего сущего…

– Дура ты, и Бог твой такой же! Еще скажи, что они не звери, а орудие предначертанного!

– Человек – вместительный сосуд, в нем всему найдется местечко. Сегодня – ненависти, а завтра – любви и щедрости, потому и назовешь его сегодня зверем, а завтра спасителем. Принять это надо, вы народ избранный…

– Слышала! Досыта нажрались избранностью. Жаль только, не спросили нас, нужна нам избранность такой ценой?! Когда младенчик только родился, а его уже мешком накрывают и подыхать оставляют?! Ни единого греха на нем еще нет! Даже помыслить об том не умел еще!

– Не мне тебе отвечать.

– А! – победоносно выкрикнула Кася. – А кому? Боженьке? Так он сюда не заглядывает, воняет тут сильно!

Зельда ничего не ответила. Отчаянный позыв снова скрутил ее.

– «Принять это надо», – передразнила Кася, – ага. Разбежалась, бегу, и вши слетают! Кому каяться надо за все вот это – мне, что ли? Не мне! А Ему! Око за око. Только одна толковая мысль во всей книжке.

– А разве Он это попустил? – раздалось откуда-то из темноты соседних нар. – Это не его попустительство. А человека – вольной твари.

Кася и Ревекка одновременно посмотрели на женщину, приподнявшуюся на соседних нарах. Это была та самая, с длинными красивыми ресницами, так поразившими Ревекку.

– «Око за око, зуб за зуб» – было сказано, верно говоришь, – продолжила женщина. – А Он сказал на это: «Не противься злу». За что ругаешь Зельду? Она по заповеди: не судит, не осуждает, но прощает всякое зло…

– И чего же ради она его прощает? – Кася уперла руки в бока, презрительно уставившись и на эту женщину.

– Своего же прощения ради. Или думаешь: она безгрешна?

Кася закатила глаза и вскинула руки.

– Ой, не могу, откуда вас тут набралось таких?! Прощать ради своего прощения! Прощать можно человека, а эти разве человеки? Человек такого не сотворит!

– Но творит, и, видишь, они люди.

– Да лучше в аду мне в мучениях гореть, чем я прощу их за то, что они сделали с моей жизнью.

Та кивнула, будто и не ждала иного.

– Ну, раз тебе мало ада ныне, то, конечно, можно и после добавить… Но всякое судейство на земле противно истинному завету. Милосердны должны мы быть даже к угнетателям своим. Особенно к ним.

– Особенно к ним?!

– Кто знает, не взяли бы они эту страшную миссию на себя – кому бы она досталась, не тебе ли?

– Да какая миссия?! Убивать других?