Инспекция. Число Ревекки

Весь день Ревекка молча выискивала в одеяле вшей и гнид. Порой метавшаяся в жару и бреду соседка переставала стонать, проваливаясь в забытье, и тогда в тишине было слышно, как щелкает, раздавленная ногтями, очередная вошь, раздутая от крови. Так проходил час за часом. Несмотря на бодрствование, сознание постепенно покидало голову, уступая место черной пустоте, в которой не было ни единого проблеска мысли, даже самой примитивной. Глаза, привыкшие к полумраку, выискивали очередную вошь, два больших пальца соединялись, ногти зажимали мелкую кровососущую тварь и давили ее с характерным щелканьем, а взгляд уже блуждал по одеялу или рубашке в поисках следующей. Искать долго не приходилось: они копошились повсюду. К вечеру ногти покрылись липким слоем смеси из раздавленных вшей и бурой засохшей крови.

Когда прозвучал отбой, Ревекка начала засыпать, но вши и гниды продолжали копошиться перед слезящимися глазами. Впервые со дня ее попадания в лагерь что-то затмило собою сны о еде. Всю ночь она «ловила» вшей и проснулась утром едва ли не более измученной, чем засыпала.

За стенами барака раздался сигнал на общую поверку. Послышались крики капо и ауфзеерок[74], перемежаемые проклятиями блоковых, топот тысяч ног в деревянных колодках, лай собак, свист эсэсовцев – в лагере начинался новый проклятый день. Но впервые Ревекка была сознательно рада его наступлению: она могла пропустить поверку, не рискуя быть избитой и отправленной в штрафную команду. Она плотнее завернулась в грязное одеяло и снова закрыла глаза. Весь день она проспала.

– Господи помилуй! Ты что, дура, сделала?

Ревекка испуганно распахнула глаза. Рядом с нарами стояла Кася и с ужасом рассматривала ее разодранное тело.

– На тебе же места живого нет, одна болячка о двух ногах, заражение крови захотела? – всполошилась подруга и осторожно потрогала грудь Ревекки, едва-едва начавшую покрываться новой кровавой коркой, из-под которой местами сочилась свежая липкая сукровица.

– Сил нет, Касенька, – виновато зашептала Ревекка, – чешется так, что на стену хочется лезть. Я думала, у нас в бараках полно вшей, так я тебе скажу, там у нас санитарный рай. Тут по утрам пригоршнями с одеяла снимаю. Думала, уже и крови у меня нет, нечего сосать, а что-то находят поганые твари.

Ревекка непроизвольно потянула руку к груди и даже успела поскрести, прежде чем Кася с силой ударила ее по ладони.

– Совсем ума нет. Ты ж через эти болячки все другие болезни примешь! Терпеть надо.

– Ах, Кася, мне кажется, нет уже такой заразы, которую я бы в себя не впустила. Все болезни, которые только есть в мире, здесь.

– Слушай сюда, – Кася приблизилась, – в следующий раз как по нужде пойдешь, помочи рубашку и натрись ею.

– Мочой?

– Не кривись, верное средство.

– Не кривлюсь. Если поможет, то и навозом готова намазаться, лишь бы проклятая чесотка прошла.

– Дегтем березовым еще можно. Мать в детстве им всякую напасть нам лечила, чеснок на масле тоже хорош, чистотела отвар, крушины кора, багульник можно…

– Да где ж достать такие сокровища?

– Нигде, так просто вспомнилось… Тебе только моча.

– Что ж только нас эта напасть берет? Хоть бы одну полицайку или блоковую помучило.

Кася жестко усмехнулась:

– Зараза заразу не берет, а нет, так они на наш ворованный хлеб себе лекарство выменяют, будь уверена. У них мятного настоя от чесотки вдоволь. Мразям тут ничто не страшно, страдают только достойные, запомни уже.

Раздался характерный звук, и слабый голос прошептал:

– Простите…

Кася со злостью посмотрела на женщину, лежавшую рядом с Ревеккой. Лицо той было перекошено от боли, на лбу блестел пот. Скорчившись и прижав руки к впалому животу, она отчаянно сжимала колени, но то и дело по ее телу пробегала судорога, после которой по ногам стекали жидкие смрадные выделения.

– Дышать нечем, – Кася зло чертыхнулась, – аж глаза режет. Как ты тут с ней?

Но Ревекка попыталась успокоить подругу.

– Не злись на Зельду, она и сама мучается от этого, но нет у нее сил до горшка ползти.

– Кто такая? – спросила Кася, вытянув шею и силясь разглядеть винкель соседки.

– Бибельфоршер[75].

Кася нахмурилась и теперь смотрела на соседку Ревекки с еще большим презрением.

– Блаженные идиоты, терпеть их не могу.

– Тише ты, – шикнула на нее Ревекка.

Женщина, лежавшая рядом, повернула голову и уставилась на них круглыми глазами, в которых застыло виноватое выражение.

– Ничего, – прошептала она, – ничего страшного, каждый волен говорить…

Но сама она договорить не успела и стиснула губы до посинения. Тело ее в очередной раз дернулось, словно от разряда тока, и вот уже очередная порция зловонных выделений впитывалась в тюфяк. Кася в ярости сплюнула в проход.

– Уж лучше с тифозной койку делить, чем с этим сральным аппаратом, – проворчала она.

Несмотря на ситуацию, Ревекка не смогла сдержать смех. Виноватая улыбка чуть скривила и стиснутые губы Зельды.

– Разве плохо, что среди нас есть еще те, которые не ненавидят? – хмуро проговорила женщина с соседних нар, до этого молча давившая вшей.