Инспекция. Число Ревекки

– Есть, Яденька, есть, – поспешила успокоить подругу Ревекка, – я вернулась оттуда, и Софа непременно вернется. Тем более сейчас тепло, это зимой сложнее. Вернется она, обязательно, – беззастенчиво врала Ревекка, понимая, что после условий, в которых жили девушки «Канады», пережить реальность ревира мало кому из них под силу.

– Где она умудрилась? – грустно спросила Ирена у Яди, разглаживая одеяло на своей койке.

– На днях, когда их смена мылась, в душевую ворвались пьяные эсэсы и начали поливать их из шланга ледяной водой. Развлекались, изверги.

Ревекка промолчала. Несмотря на шелковую рубашку, отдельную койку, чистое одеяло и кусок мыла, она по-прежнему была в аду. Проклятый лагерь никуда не делся. Только сейчас, когда она вновь начала ощущать себя человеком, а не бессловесным опустившимся номером, любое такое происшествие стало восприниматься еще болезненнее. То, что недавно было данностью, с которой нужно мириться и покорно принимать, теперь ощущалось как несправедливость. Но рано она откопала свое достоинство, для своего же блага нужно похоронить его обратно.

– А может, и легче было раньше-то, до «Канады», – прошептала Ревекка. – В отупении от голода и побоев не соображала, до какого ужаса дошла. Делала что приказывали, шла куда указывали, без мыслей, без воли.

– Будто сейчас делаешь не то, что приказали. Будто воли много обрела, – с грустью проговорила Ирена.

– Мысль вернулась, Ирена, способность думать. Будь она проклята.

Женщины молча продолжили собираться на работу.

Рабочая смена была позади. Они медленно шли к своему бараку. Сегодня Манци их задержала, и возвращались уже в сумерках. Внезапно Ядя остановилась и начала всматриваться в темноту, не охваченную прожекторами.

– Что там? – спросила Ирена.

– Не могу понять, – ответила Ядя, – там возле проволоки куча какая-то.

Остальные женщины тоже остановились и начали всматриваться.

– Дрова, видать, привезли, – пожала плечами Ирена.

Неожиданно Ядя вскрикнула и прижала руку к лицу.

У «дров» были руки и ноги. Женщины оглянулись – поблизости не было ни эсэсов, ни капо. Они быстро подошли к забору, отделявшему их от мужского лагеря. Женщины знали, что внутренние ограждения были без напряжения, поэтому без опаски подошли совсем близко. С обратной стороны, за проволокой, тела беспорядочной кучей были свалены друг на друга.

– Мужчины, – прошептала Ядя, будто остальные могли не понять. – Кажется, не наши.

На их робах не было винкелей.

– Наверное, это трупы из нового транспорта. Но почему их бросили здесь, а не возле крематория? – пробормотала Ирена.

– Нет, они в робе. Кто бы трупы из транспорта обряжал в лагерную одежку? – покачала головой Ядя.

Из кучи раздался слабый голос:

– Мы не трупы. Еще живые.

Женщины испуганно отпрянули. Один начал шевелиться и отделяться от общей кучи. Отполз на несколько метров и привалился к проволоке. Только сейчас женщины разглядели, что вместо левой руки у него был пустой обвисший рукав.

– Откуда вы? – осмелев, Ядя подошла ближе.

– Из Доры.

– Дора? Где это? – спросила Ревекка, подойдя к Яде.

– Страшное место, – проговорил мужчина.

– Есть ли место страшнее этого? – недоверчиво покачала головой Ревекка.

– Да, – сделал паузу, чтобы перевести дыхание, все еще сбитое после того, как он полз, – да, есть место еще страшнее этого, фройляйн. Там света белого не видят. Дора – это чистилище. Там постепенно привыкают к царству мертвых и переход становится незаметным… Каждый раз просыпаясь там, я не сознавал, умер я уже или еще жив. Палка капо только и есть определитель жизни в Доре…

– Что вы там делали? – спросила Ревекка.

– Власти переводят военное производство под землю. По всей Германии строят подземные заводы и фабрики. Там мы и работали. Там мы спали, ели и работали в подземном тоннеле. Нам не позволяли выбраться на воздух. Ни на минуту не наступала тишина. Работы там идут круглые сутки.

– Даже ночью? – Ядя недоверчиво посмотрела на него.

– Там нет разделения на день и ночь, фройляйн. Мы быстро потеряли представление о времени и никогда не знали, светло наверху или солнце уже село. Под землей нет никаких ориентиров. В две смены мы пробивали и расширяли тоннели, а взорванную породу таскали на голых спинах. Многие даже без обуви. Мы работали по четырнадцать часов в сутки. Когда наша смена получала приказ «отбой», другая освобождала нам нары в спальном тоннеле, и я падал на какие придется, иногда на чей-то труп. Их редко убирают вовремя, просто скидывают вниз, и они могут лежать там неделями. Укрыться мы могли пустыми мешками из-под цемента, но они быстро размокали – там вода постоянно сочится по стенам. Эсэсовцы не спускаются туда без надобности и противогаза. Вот что такое Дора, фройляйн.

– Дора, – произнесла Ревекка, словно пробуя слово на вкус, – какое красивое название. Как имя прекрасной девушки.

– То, что носит имя прекрасной девушки, оказалось страшнее гестапо, – тихо проговорил мужчина.

– Вы были в гестапо? – Ядя припала лицом к решетке, с тоской глядя на мужчину.