Инспекция. Число Ревекки

– «Я стал убивать так часто, что в этом уже не было ничего особенного…» «Мы выполняли приказ. Когда мы строились, то испытывали какой-то подъем. Мы собирались… и шли на охоту как единомышленники». «Любому, кто не хотел убивать, потому что жалел этих людей, нужно было следить за своими словами, чтобы не выдать своих сомнений, иначе его могли обвинить в предательстве». «Мы знали, что они ни в чем не виноваты, но мы думали, что это из-за них у нас такая тяжелая жизнь. Мы больше не смотрели на них по отдельности, мы уже не узнавали в них тех, кем они были, даже друзей и соседей. Они стали угрозой». «Мы не считали их людьми. Я имею в виду, такими же людьми, как мы, с такими же мыслями и чувствами».

Преподаватель оторвался от толстого блокнота в черном матовом переплете и посмотрел на студентов.

– Давайте начнем наше занятие с предположений.

Он был довольно молод, высок, хорош собой, и даже ранние залысины ничуть не портили общего впечатления. Очевидно, все скрашивали глаза – добрые, смеющиеся и вместе с тем проницательные. Эти глаза пристально рассматривали притихших студентов.

– Кому принадлежат эти высказывания? Это несложно. Ну же, смелее!

И он посмотрел на девушку, сидевшую в первом ряду:

– Если не ошибаюсь, Мария? Попробуете ответить?

Чуть полноватая студентка неуверенно посмотрела на соседку, словно хотела получить от той мысленное подтверждение своего предположения, и проговорила:

– Нацистам, убивавшим евреев. Думаю, речь о Хрустальной ночи, когда немцы наслушались партийной пропаганды и били витрины своих соседей, избивали бывших еврейских знакомых.

Преподаватель перевел взгляд на соседку Марии, та кивнула, соглашаясь.

– Хорошо, – проговорил преподаватель, – двигаемся дальше. Еще пару цитат. Здесь также не сложно догадаться. – Он снова уткнулся в свой блокнот и начал читать: – «Они вывели нас из наших домов, толкали прикладами в спину в сторону канавы, там уже стояли около ста человек. Нас всех поставили на колени и сразу начали стрелять. Из нашей семьи остались в живых только я и мой младший ребенок – я закрыла его собой. Сверху на нас упали три трупа, и только благодаря им мы выжили: они скрыли нас». – Он перевернул страницу. – Другая женщина вспоминала: «Мы умоляли их не убивать нас, а они стреляли и стреляли. Они толкали нас, чтобы мы упали на колени, и начинали стрелять. Мама погибла, дети погибли. Я была ранена, при смерти, было очень холодно, я лежала вся в крови и дрожала. Я понимаю – это война, но почему такая жестокая? Просто пришли и всех убили…»

Он прекратил чтение и снова вопросительно посмотрел на аудиторию. На сей раз Мария не дожидалась вопроса, она убежденно заявила:

– Это воспоминания жертв нацистских расстрельных команд. Бабий Яр, Змиёвская балка, Понары, Девятый форт, Белосток… – уверенно перечисляла она.

Преподаватель окинул взглядом аудиторию, остальные студенты тоже кивали. Он одобрительно улыбнулся, никто не заметил легкой снисходительности, скользнувшей в его улыбке.

– Вы правы, все так. Эти высказывания вполне могли принадлежать и им. Но то, о чем говорили люди, которых я процитировал, произошло совсем не так давно. Первые цитаты я взял из интервью французского журналиста Жана Хатцфельда с руандийскими хуту, которые уничтожали своих соседей – тутси. Под каждым интервью Хатцфельд указал профессии своих респондентов: фермеры, учителя, ремонтники… В общем-то, все они – истовые христиане, которые начали с легкостью убивать тех, кого идеология назвала «новыми врагами», ответственными за все беды. Уверен, вы слышали об этой резне: Голливуд не прошел мимо. Всего-то четверть века назад в течение трех месяцев обыкновенными мотыгами и дубинами с гвоздями было убито более восьмисот тысяч тутси. Ранее эти два племени вместе возделывали земли, вместе пасли коров, вместе выпивали и гуляли на праздниках. А потом одни пошли и убили других – своих соседей, их детей, изнасиловали их женщин. Если придерживаться хронологической последовательности, то вначале насиловали, заставляя остальных тутси наблюдать. Насиловали ветками, разбитыми бутылками, ружьями, мотыгами, бананами, овощами, отрезали грудные железы и волосы. Заставляли мальчиков, которым не исполнилось еще и четырнадцати лет, насиловать матерей, а младших – держать матерей за руки и раздвигать им ноги. Заставляли их мужей, дедов и бабок наблюдать за этим падением вида человеческого.

Он на секунду умолк. В аудитории стояла гробовая тишина.