– А потом обливали истерзанных и обесчещенных женщин и их детей бензином и поджигали, – снова говорил он. – Тысячами, ежедневно, не имея ни газовых камер, ни большого запаса современного стрелкового оружия. Это творили не только мужчины хуту, но и их жены. Одна из таких женщин собственноручно превратила соседских детей-тутси в кровавое месиво. Тех детей, которые были дружны с ее детьми и приходили раньше к ним в гости. Другая женщина руководила акцией по уничтожению целой деревни, она приказала расстрелять или перерезать мужчин, а женщин и девочек изнасиловать, а после сжечь живьем. Одним из насильников был ее собственный сын, старательно исполнявший приказ под одобрительным взглядом матери. Эта женщина действовала даже жестче, чем мужчины хуту: она состояла в правительстве, что для слабого пола там редкость, и ей нужно было доказывать, что она ничуть не уступает мужчинам.
Он снова замолчал и оглядел аудиторию. Студенты продолжали молчать. Он улыбнулся и кивнул, как будто собственным мыслям, затем продолжил – тем же ровным, приятным голосом:
– Далее я зачитал вам цитаты жертв. И тут тоже мимо. Эти воспоминания не имеют никакого отношения к жертвам нацистов. События, о которых здесь вспоминают, произошли спустя двадцать три года после окончания Второй мировой. Речь о бойне среди мирного населения в деревенской общине Милай, которую устроили американские солдаты во время войны во Вьетнаме. Эти воспоминания принадлежат женщинам, сумевшим пережить ту резню. Безусловно, эпизод, о котором идет речь, был не единичным зверством, но достоянием общественности стал именно он. И потому американское правительство вынуждено было найти хоть одного козла отпущения и пустить его в расход. Таким козлом стал лейтенант Уильям Келли: он получил пожизненный срок, который позже заменили на двадцать лет тюрьмы, но и те чудесным образом сократились до трех с половиной лет… домашнего ареста. – После паузы лицо преподавателя снова раздвинула широкая красивая улыбка. – А потом Келли был освобожден условно-досрочно. Спустя сорок лет этот бывший лейтенант решил принести свои публичные извинения жертвам. И во время свой речи с горечью заметил, что всего лишь выполнял приказ.
Преподаватель опирался на широкий стол, стоявший на возвышении на кафедре. Еще раз окинув взглядом группу, он отстранился от стола и медленно двинулся к окну, продолжая говорить:
– Итак, то, в чем вы «узнали», – снова легкой усмешкой он выделил слово, – воспоминания нацистов и их жертв, случилось много позже – когда мир, уже осознавший ошибки прошлого, вступил в новую высокоинтеллектуальную фазу своего существования. Мы не будем вдаваться в политические моменты и разбирать, почему вдруг правительству стало выгодно объявить новыми врагами тутси и указать хуту на них. И тем более мы не будем лезть в мракобесие истинных причин войны во Вьетнаме, потому что граница между попыткой добраться до правды и клеветой на историю сегодня настолько размыта, что этой границы, по сути, больше нет. Теперь все может стать преступным – в зависимости от того, как это будет названо текущим политическим режимом в том или ином государстве. Нас интересуют исключительно психологические процессы. Какие? Те, что происходили в сознании людей, которые послушно пошли убивать себе подобных. Убивать с особой жестокостью, с остервенением, не испытывая никакой жалости, убивать тех, кто не причинял им непосредственной боли до этого. Какие психологические брожения приводят к такому результату? Ведь они возникают не внезапно, если не иметь в виду действительно психически нездоровых людей. Мы будем говорить про цельное общество, нормальное и достигшее определенных высот в своем развитии, будь то руандийское племя или американская нация.
Он обернулся в тот момент, когда Мария вновь неуверенно переглянулась с соседкой. Преподаватель понял, что она хотела что-то сказать, и выразительно посмотрел на нее. Девушка заговорила:
– Я слушала один подкаст, там рассказывали, как создается образ врага – ну там, раньше, когда были одни газеты, – через картинки в них. Печатали карикатуры каких-нибудь мерзких тварей типа клыкастых свиней, жирных тараканов или зубастых крыс, они… ну, сосут кровь и едят помои, в общем, делают всякое такое, что вызывает отвращение. Их еще наряжали в национальную одежку тех, кого надо было заклеймить врагом… или там… рисовали какие-то прям узнаваемые черты. Например, в нацистской Германии были крысы с пейсами. Народ… ну, немцы… смотрели на этих пейсатых крыс день за днем и потом начинали ассоциировать с ними реальных евреев.