«Можешь и впредь не отвечать мне, Вилли, я все равно продолжу писать тебе. Пока мне не отсылают эти письма обратно, я, по крайней мере, знаю, что ты жив. У меня все по-прежнему, неплохо устроился в Мюнстере. Дом требует ремонта, крыша прохудилась, но пока терпимо, я живу в той части, где не протекает. Думаю, в этом месяце все починю, мне помогают сосед Дитер и его сын Арне, славный парень. Хоть мы и живем совсем рядом, а познакомились только в церкви. Народ ходит туда, представь себе. Более того, по воскресеньям трудно найти свободное место. Когда я пришел, уже и присесть нельзя было, и Арне уступил мне свое место на лавке. Он без трех пальцев на руке. Их он оставил под Харьковом. Там, видно, нужнее, чем ему, молодому парню. Арне ушел добровольцем, против воли отца, подправив свой возраст в церковной метрике (прибавил себе два годка). Но сейчас он бы ни за что не повторил этот фокус. Здесь все по горло сыты войной. Народ устал. И жаждет только покоя. Священники теперь в открытую говорят, что после службы в СС попадают в ад. И им уже никто не затыкает рты. Потому что не хватает рук. На днях объявили „чрезвычайный призыв“. Геббельс каждое утро надрывает глотку по радио и всюду вещает про какие-то новые ополченческие подразделения, которые будут вести диверсионную работу в тылу наступающих войск. Как всегда, стелет красиво, из кожи вон лезет, чтобы побудить народ на продолжение бессмысленной бойни, но в драку уже никто не хочет, потому тянут даже стариков и подростков, не подлежащих призыву. Да вот беда, оружия не хватает, не всем выдали. Теперь в ход идут даже ружья времен Мировой войны, вот так, сынок.