Inspiraveris. Верни меня

– Иссушена ты своей же силой, милая моя. Так дай помочь тебе, дай мне вернуть твоё дыхание, – прикасается губами к моим. Такие мягкие, такие странные, глаза закрываются сами. Его рука поддерживает мою голову, а губы… как сладко целует. Как медленно и как это необычно. Греховно и притягательно. А я не могу двинуться, словно не владею телом более. Приоткрывает мой рот своими губами и делает глубокий вдох. Холодный поток воздуха врывается в тело, моментально впитываясь в кровь, и она начинает бежать так громко по моим венам. Настолько прислушиваюсь к этой метаморфозе в моём теле, что не замечаю, как мои руки поднимаются и касаются плеч под тонкой материей шелка.

Что-то происходит со мной и это настолько прекрасно. Так легко и свободно. Желание отбросить все свои предрассудки, слишком долго вбиваемые в голову церковными грехами, и я уже сама целую эти губы, изогнувшиеся в улыбке. Не знаю и не умею, но сейчас мной ведёт та самая врождённая чувственность, что присуща любому человеку. Это безумно. Это так будоражит кровь, что мурашками покрывается тело, когда отвечает на мой призыв. Припадает к моим губам, подминая под свои. Танец агонии и страсти бушует в теле.

Мои руки в его волосах, и они такие шелковые, такие с ума сводящие своей длиной и упругими локонами. А его губы, манящие и словно играючи двигаются на моих. И я чувствую, первый раз чувствую, насколько грех может быть правильным.

Мир перестаёт существовать вокруг, только моё дыхание, а у него его нет. Моё горячее эхо страсти, так ворвавшееся в тело с его холодом и превратившее меня в безумную. Как наркотик, как тот самый опиум, туманящий сознание, оставил только животное желание дотрагиваться до его губ и исследовать их полноту, их мягкость и их силу.

Я не помню, когда поцелуй из нежного и такого певучего, превратился в пылающий цветок на моих губах. Его прохлада настолько сжигает, что издаю тихий стон, когда он отрывается от моих губ. Его рука скользит по щеке, и я жажду больше получить этих прикосновений. Его ногти на моей груди, которая так выпирает из-за тугого платья. Вздрагиваю и таю в этих руках. А он продолжает искушать и ласкает тело, поднимаясь рукой к шее. Приоткрываю глаза, смотря туманным взором на него, полностью поглощённого изучением меня. Вэлериу встречается со мной глазами и в них такой невероятный огонь, в который падаю и я вместе с ним.

Резко отпуская меня, отходит на шаг, а я чуть ли не лечу на стул. Удивлена, обескуражена снова и снова этим поведением. Своим поведением. По щелчку все мысли возвращаются в голову, как и весь стыд.

– Прошу прощения, Аурелия. Оставляю тебя одну, – быстро произносит он, не смотря на меня. Разворачивается и широким шагом буквально вылетает из зала, оставляя меня сгорать от стыда.

Дотрагиваюсь до своих губ, и они горят. Так сильно горят, а я жмурюсь. Тело до сих пор под властью того, что произошло со мной. Давление внизу живота и вся поясница словно обхвачена тугим обручем.

О, Господи, как я могла? Он целовал меня. А я… я отвечала, и это было прекрасно. Лучшего первого поцелуя я бы и не пожелала. И ведь это плохо, это невозможно и вновь слова пастора о губительных демонах, затопляющих чресла юных созданий, врываются в голову.

Открываю глаза и пытаюсь не задохнуться от этих мыслей. Плохо. Плохо. Плохо. Нельзя. Он ведь мёртвый. Он пьёт кровь. Он убивает людей. А кто их не убивает? Все вокруг меня такие, а я не одна из них. Или же такая же? Не знаю! Не знаю я больше ничего! Запуталась и этот поцелуй был явно лишним для моего маленького тела.

Но первый раз за свою жизнь именно этот грех заставляет задуматься. А что есть на самом деле зло в этом мире? Почему так осуждают зарождение симпатии, вложенного в каждого человека природой, а значит и Богом? И почему же симпатию и желание большего нельзя контролировать? Выходит, что все мы подвластны греху, и никто в этом мире не избежит кары небесной. Вэлериу был прав. Только вот я теперь не знаю, как спрятаться от собственного осуждения. Больше такое не должно повториться. Не должно, ведь это будет означать, что я блудница. А я верю в одного и единственного.

Мотаю головой, быстро накладывая себе остывшую еду, и насыщаю тело, дабы сбежать к себе и лучше там. Там безопасно. И он… он ведь тоже убежал от меня и за что попросил прощения? За то, что влил в меня собственного греха? И я ведь чувствую его, ощущаю до сих пор каждой клеточкой тела, оно покалывает и рождает новые и новые мысли. Слишком греховные, слишком опасные и слишком желанные.

Triginta quattuor

Что делают люди, когда подвластны демонам, точнее, одному из них и устрашившиеся этого? Бегут. Бегут от мыслей, обманывают себя и пытаются вернуть свою веру. Но сделанного не вернёшь, не обратишь время вспять и не забудешь. Остаётся лишь бежать. Так и я быстрым шагом выхожу из зала и поднимаюсь по лестнице.