Инсталляция (СИ)

Спустившись, он по инерции пробежал несколько шагов и, не сбавляя темпа, устремился в туалеты. Мужской пустовал, если не считать кабинки с торчащими из-под двери волосатыми ногами. Гаврил без лишних терзаний полез в женский. Никитишна действительно драила толчки, согнувшись на девяносто градусов. Те, кто удивлялись, как она так долго выдерживает, не знали, что за десятилетия усердной очистки унитазов, писсуаров и кафеля это стало естественным положением её туловища. Никитишна, легенда среди работников метро, работала дольше всех из ныне живущих. Никто не вспомнит, когда к ней приклеилось прозвище «бабушка Гоблин». Слишком напоминала она этих существ из компьютерных игрушек своим длинным, крючковатым, горбатым носом, чей кончик касался верхней губы, когда она, сражаясь с каким-то особо неподатливым засором, насвистывала старые песни о главном.

— Чой там наверху творится? — пробормотала она будто себе, но искоса поглядывая на Гаврила. Через секунду она отвернулась и стала сосредоточенно налегать шваброй на пол. Бомж ответил:

— Ребята Йишмаэля устроили вендетту за павшего лидера.

— Козлорогим-то? Вот неймётся фанатикам… Ну и кто оставляет такие чёрточки — в женском-то нужнике?.. Ты по делу, Гаврюнчик?

— По делу, по делу… — вздохнул «Гаврюнчик», усаживая товар на ближайший, разве что не искрившийся от чистоты унитаз.

— Ты тогда дверкой ошибся.

— Не-е, — проигнорировал бомж её профессиональный юмор. — Надо переправить товар на «Долгие вязы», ну, по твоим маршрутам. Обычные привлекают внимание. Я тут успел чуть не погореть у входа в метро.

Бабушка Гоблин прислонила швабру к стене и стала долго, пристально изучать товар. Гаврил, затаив дыхание, встал у неё за спиной. Наконец, Никитишна огласила вердикт:

— Ой как сразу интересней. За живой товар тарифы другие — это знаешь?

— Как не знать.

— Отдашь когда?

— Сегодня, может… завтра. Но оформи на неделю. Мало ли что по пути.

— Да, всякое бывает… — Никитишна задумчиво протёрла руки, словно умывая их друг о друга. — Всякое… Ладно. Добро. В четыре вечера в мужском туалете на «Долгих вязах». Слышал?!

— Четыре вечера. Мужской туалет на «Долгих вязах», — закивал Гаврил.

— И чтоб как штык! Ребятки у меня ушлые…

— Спасибо, Никитишна.

— Ой, Гаврюнчик. Занялся бы делом, честное слово. А то всё подработки, баклуши…

— Спасибо-спасибо! — попятился к двери бомж.

В пороге он столкнулся с девушкой, которая непонимающе взглянула на него, на дверь, чтобы свериться со знаком, снова на него. Гаврил аккуратно обогнул озадаченную посетительницу и придержал дверь, сделав приглашающий жест. Не совсем понимая, что происходит, девушка вошла…

— Ой!

…и первым делом сунулась в кабинку с товаром, распластавшимся на унитазе.

— Чё «ой»? — заворчала Никитишна, макая швабру в ведро. — Трудовые будни, они ж как часовые пояса: у каждого свои. Была в Петропавловске-Камчатском? Счас ополощу тряпку, а там и мужичка твоего приберу.

— Тяжело работается, наверное? — спросила девушка, на середине фразы пожалев, что ввязывается в этот разговор. — Все эти алкаши…

— Ты сюда как в галерею современного искусства, или дела делать? — зыркнула на неё Никитишна.

— Но… — девушка махнула сумочкой в сторону живого товара.

— Других кабинок нет?

Гаврил с улыбкой прикрыл за собою дверь. Надо не просто занять себя до четырёх, но и уйти от внимания полиции, которая будет всюду совать свой казённый нос. А зная, что планы не задаются с самого утра…

— Так я ж ещё чаю не попил! — громко удивился он, выходя на ближайшую платформу. — Вот в чём дело!

Проходивший мимо усач со свитком картона обернулся, понял, что это не ему и спокойно двинул своей дорогой.

Краеугольные

Дверь в квартиру была приоткрыта. На пороге плясали слоёные от застарелой грязищи полуботинки.

— Вот и Гоша, — резюмировала хозяйка, запинывая рухлядь в прихожую. Именно обувь нового гостя мешала двери закрыться. Новоявленный Гриша представил, как хозяин борется с проклятой дверью, исторгает уморительные ругательства, но в итоге сокрушённо хлопает себя по ляжке и оставляет всё как есть.

Они с Лейлой кое-как нацепили верхнюю одежду на крючки поверх гошиной кожанки, что Великим каньоном раскинулась по всему гардеробу. Хозяйка сунула хлеб гостю, а сама отправилась за влажной тряпкой в ванную. До кухни Гриша был вынужден добираться по минному полю из грязевых лепёшек и комков. Выяснять, где буфет, он счёл неучтивым, потому буханка отправилась на стол.

— Мне помочь? — выглянул Гриша из кухни.

— Тебе помочь? — всполошилась Лейла. — Всё хорошо?

Порог был как новенький, а полуботинки — брезгливо сосланы на половичок. Хозяйка встала и подвернула края тряпки, чтоб не накапало.

— Я… ну, то, есть, помочь… мне вам помочь… но вы справились и без… помощи. Моей.

— Опыт и практика, — изрекла Лейла и юркнула в ванную.

Не зная, куда себя деть, новоявленный Гриша мялся на месте. Очень жгло заглянуть в комнату, но что-то внутри категорически запрещало передвигаться по квартире без разрешения. Лейла прополоскала тряпку и, заглянув на кухню, поманила гостя за собой.