Инсталляция (СИ)

Да, ЦКТЗ был общиной — еле осознаваемой, почти инстинктивной, настоящей. Каждый откуда-то знал каждого, хоть и мало общался за пределами собственного двора. То, как эти варёные, едва смотрящие друг на друга люди с полуслова находили общий язык в случае форс-мажора, вызывало у чужаков тревожные ассоциации с муравейником. Если у местного, например, ломалась машина, тут же из-за угла возникали дедки, которые по счастливой случайности разбирались в твоем авто до последнего винтика, даже если она была новинкой этого года — и так с каждой проблемой. А если никто по невероятному стечению обстоятельств не знал, что делать, то обязательно знал того, кто знает, пусть даже с другого района.

Гриша оттолкнулся от фонаря и заплёл не своими ногами по ломаной геометрии этого мира, этого… ЦКТЗ. В уме закололись места и маршруты — лучший способ проверить, чего стоят его воспоминания.

И вновь — разбитые дороги, стёртый до земли тротуар и хрущёвки, хрущёвки, хрущёвки… Ржавые коробы гаражей сменялись самопальными садиками за хрупкой рабицей, а запущенные голубятни, куда возвращались по старой памяти одичалые, смешавшиеся с сизарями, голуби, бросали сложносочиненные тени на патластый изрезанный каменистыми тропинками газон. Пройдя по одной такой, Гриша встал у очередного облезшего дома и принялся высматривать табличку с адресом.

— Не то…

Это должна была быть Долинова, 16, но на табличке угадывалось что-то про реки. Разобрать подробней — только глаза понапрасну тужить. Краска на ней походила на вспухшую от влаги бумагу, готовую рассыпаться от неосторожного взгляда.

«Что я делаю?!»

Пора бежать, выбираться из долинно-речного болота, найти тех, кто поможет, эту, как её, полицию…

— Ай!

Голову вскрыло как открывашкой. Перед глазами заискрилось всё более отчётливое прошлое, но искры эти падали во тьму, оставляя за собою лишь опалины. Сколько это было — секунду? Гриша пришёл в себя, едва удерживая равновесие, и понял, что всегда, направляясь на Долинова, 16, сворачивает слишком рано, выходя как раз на Речистую, 4.

«Я что, местный? Надо проверить. Только быстро…»

С первыми потёмками на город сошла метель. Снег с рёвом бросался на деревья, крыши, подоконники, клочьями катил по асфальту и всё норовил залепить в лицо. Ветер взмокшей псиной забирался под куртку. Гриша не мёрз и в то же время парадоксально не чувствовал конечностей. Вернувшись на Калинова, с которой он так рано свернул, самый обычный мужчина прошёл метров сто и услышал сдавленный гомон автомагистрали. Взгляд заскользил по ярко-синим табличкам опрятных пятиэтажек. Долинова, 4, Долинова 6, Долинова, 8… Судя по нехитрым вычислениям, Долинова, 16 выходила прямо на магистраль.

«Почему этот дом так застрял в памяти?», думал Гриша, отмечая ступнями, как тротуар становится всё более ровным и гладким. Глаза заскользили по ничем не примечательным стенам, окнам, сверились с табличкой в углу. Да, Долинова, 16. Но ничего. Ни проблеска!.. Тротуар изогнулся вдоль магистрали, проведя его мимо тополей. Сквозь уродливо обрубленные стволы проглядывался фасад — куда более яркий и ухоженный, нежели торец. «Федеральная, 56», сообщала светоотражающая табличка. На ней же красовался пушистый котяра с довольной упитанной мордой. Передними лапами он держал стрелку, указывающую за угол. Немного сбитый с толку, ибо туда не вел ни тротуар, ни тропинка, самый обычный мужчина перемахнул через низкую декоративную ограду и прошёл меж двух тополиных обрубков за угол, где его поджидало крохотное крыльцо с трехступенчатой лесенкой. Богатая трёхмерная вывеска на козырьке складывалась в «Дым_OK». Буквой «О» служил свернувшийся в калачик котяра, чей лукавый глазок вспыхивал и гас под мельтешением фар с магистрали.

Гриша крутился под вывеской, оглядывая её и так, и эдак. Память продолжала играть в молчанку. Когда буквы вспыхнули ореолом нестерпимого света, он ощутил, насколько вокруг стемнело и тяжёлым, неуверенным шагом зашел в приоткрытую дверь. За тесной прихожей, украшенной одной-единственной фотографией скалистого берега, начинались ступеньки. Два пролёта вниз и — вверх, да так долго, что мысли самого обычного мужчины успели пройтись по кругу, спутаться да вылететь из головы. Единственное, что стало занимать прочищенное сознание, так это гул настенных ламп, подобный ворчанию железной виолончели.

Лестница оборвалась как надоевшая песня в плейлисте; притуплённые полумраком глаза утонули в едко-ароматическом тумане. Алые, зелёные, пурпурные пятна вспыхивали то тут, то там, обозначая миражи оттоманок, пуфиков, мягких кресел, которые грудились вокруг коренастых чёрных столиков. Поблуждав впотьмах и не найдя ни единой души, Гриша свернул в ближайший оазис и присел на какой-то табурет. Тут же во чреве тумана наметилось шевеление. Сначала тень, потом призрак вышел на островок зелёного света, оказался человеком, и, оглядев гостя с ног до головы, с запоздалым пониманием улыбнулся.

— Да ты сегодня сам не свой… хотя немудрено. Тебе как обычно?