Инстинкт матери

Судя по округлости форм, детский психиатр Жюстин Филиппо была женщиной добродушной. На ней ладно сидело цветастое платье в весенних тонах, и она и не собиралась скрывать свой возраст – без малого пятьдесят три, – а даже им гордилась. По всей очевидности, ее начавшие седеть волосы никогда не знавали краски, как и лицо – макияжа. Темперамент ее вполне соответствовал внешнему виду: веселая и полная тепла, она не обременяла себя какими-то там уловками и всегда думала именно то, что говорила. Но это не означало, что она говорила то, что думает. Жюстин Филиппо по опыту знала, что не всякую истину надо озвучивать, а уж в ее профессии на то, чтобы выудить истину, иногда уходили годы.

Она приняла Мило вместе с родителями в своем рабочем кабинете, в просторной комнате, залитой солнцем и четко разделенной на три пространства. Стену в глубине занимал внушительный письменный стол, правую часть комнаты украшали диван и удобное кресло, стоявшие напротив друг друга. Их разделял низкий столик, а на нем коробка с бумажными носовыми платками – только руку протяни. Слева располагалась игровая зона, ограниченная простым ковром, где стоял большой ящик с игрушками для маленьких пациентов.

– Я вас слушаю, – сразу приступила к делу Жюстин, усадив Давида и Летицию на стулья перед столом.

Летиция обрисовала ситуацию: трагическую гибель Максима, бредовые обвинения, брошенные его матерью, ссору и примирение с соседями. Особое внимание она уделила реакции Мило на гибель друга: видимое отсутствие печали по этому поводу, эпизод с Тилапу, скандал на похоронах Максима, приобретение новой игрушки, имя, данное ей Мило, выброшенный в окно медведь.

Пока она рассказывала, Мило, обнаружив полный ящик игрушек, сразу же уселся на ковер и принялся за игру.

– А что представлял собой Максим в глазах Мило? – спросила детский психиатр, когда Летиция закончила говорить.

Ответил Давид:

– Максим был его лучший друг. Они выросли вместе и почти что вместе родились. Можно сказать, они были как братья.

– А у них существовало какое-нибудь соперничество?

Давид и Летиция дружно замотали головами.

– Они, конечно, иногда ссорились, не без этого, но никакого соперничества я не замечала, – сказала Летиция.

– А вы сами какое чувство испытывали по отношению к Максиму?

– Мы его очень любили, – ответила Летиция, словно это само собой разумелось.

– Как сына?

– Нет… нет, конечно… Я бы скорее сказала, как племянника.

Жюстин Филиппо задавала вопросы, они на них отвечали, и постепенно стала ясна картина их жизни до гибели Максима. Они подробно остановились на тех чувствах, что вызвали у них обвинения Тифэн, на том, что сейчас их связывает та же дружба, что и раньше, об образе смерти, разделившей мальчиков.

– Если я правильно поняла, Максим был для Мило идеальным братом: каждый жил в своем доме, со своими родителями, ни один из них не вторгался в эмоциональное пространство другого, имея предрасположенность к играм с воображаемыми элементами; они целыми днями играли вместе, а потом расходились по домам с родителями. Никакого соперничества, никакого чувства, что вторглись на твою территорию, никакой состязательности.

Давид и Летиция кивнули в знак согласия.

– Все равно что медвежонок, с которым играют, когда хотят, а когда он надоедает, его запихивают в ящик, – прибавила Жюстин Филиппо.

Эта параллель по-новому осветила поведение маленького мальчика в представлении Летиции, и она не смогла удержаться от улыбки.

– Играют, когда хотят, да…

– Вот только Максим вовсе не был медвежонком Мило, – заметил Давид.

– Не был, однако, по всей видимости, медвежонок занял место Максима.

– А это хорошо или плохо? – спросила Летиция.

Детский психиатр немного подумала и ответила:

– В этом нет ничего тревожного. По крайней мере, на этой стадии привыкания к утрате. Воображаемые друзья призваны заполнять пустоты, и Мило заполнил пустоту на месте Максима тем, что было в его распоряжении.

– Но тогда почему он выбросил медвежонка в окно?

– Потому что вы попросили его отказаться от идентичности медвежонка. Для него выбросить медвежонка в окно означает вернуть ему идентичность.

Летиция вздрогнула:

– Значит, не надо было требовать, чтобы он назвал игрушку другим именем?

– Сказать по правде, не надо. Не надо было этого делать. Но тут нет большой беды. У вашего сына есть навык самостоятельности, и он это доказал.

Летиция задумчиво покачала головой, и лицо ее сморщилось от чувства вины.

Давид привстал со стула, наклонился к Жюстин Филиппо и тихо спросил:

– Почему он ни разу не заплакал, узнав о гибели Максима?

Наверное, он не хотел, чтобы его слова услышал мальчик, который играл на ковре, казалось, не интересуясь, что там говорят взрослые.