Институт

Люк с Калишей направились вверх по подъездной дороге. На полпути Калиша закрыла лицо руками и заплакала. Тим начал спускаться, но передумал. Этим должен был заняться Люк. Что он и сделал, обняв её. Из-за того, что Калиша была выше ростом, она прижала свою голову к голове Люка, а не опустила ему на плечо.

Тим услышал гул — теперь не громче шёпота. Они разговаривали, но он не слышал, о чём, и это было нормально. Этот разговор был не для него.

4

Через две недели настала очередь Калиши отправляться в путь, но не в Брунсвик, а на станцию в Гринвилле. Она должна была прибыть в Чикаго к вечеру следующего дня и позвонить сестре в Хьюстон из Нави-Пира. Венди подарила ей маленькую сумочку, расшитую бисером. В ней лежали семьдесят долларов и телефонная карта. В одном из её кроссовок лежал ключ, идентичный ключу Ники. Деньги и телефонную карточку могли украсть, но ключ — никогда.

Она крепко обняла Тима.

— Этого не достаточно, чтобы отблагодарить тебя за то, что ты сделал, но больше у меня ничего нет.

— Достаточно, — сказал Тим.

— Надеюсь, из-за нас миру не придёт конец.

— Говорю тебе последний раз, Ша: если кто-то и нажмёт большую красную кнопку, то это будешь не ты.

Она слабо улыбнулась.

— Когда мы были все вместе, у нас была большая красная кнопка, чтобы покончить со всеми большими красными кнопками. И мне было приятно нажимать её. Вот, что меня тревожит. Насколько приятно это было.

— Но это позади.

— Да. Всё уходит, и я этому рада. Никто не должен обладать такой силой, особенно дети.

Тим подумал, что некоторые люди, которые могли нажать большую красную кнопку, и были детьми, по крайней мере, головой, если не телом, но не стал этого говорить. Впереди её ждало неизвестное и неопределённое будущее, что и без того было страшно.

Калиша повернулась к Люку и полезла в свою новую сумочку.

— У меня кое-что есть для тебя. Это осталось в моём кармане, когда мы покинули Институт, а я даже не обратила внимания. Хочу, чтобы это было у тебя.

Она протянула ему смятую пачку сигарет. Спереди был изображён ковбой, крутящий лассо. Над ним: СЛАДКИЕ СИГАРЕТЫ. Под ним: КУРИ, КАК ТВОЙ ОТЕЦ!

— Осталось пару штук, — сказала она. — Смятых и, вероятно, несъедобных, но…

Люк начал плакать. Теперь Калиша обняла его.

— Не надо, милый, — сказала она. — Не надо, пожалуйста. Хочешь, разбить мне сердце?

5

Когда Калиша и Венди уехали, Тим спросил Люка, не хочет ли он поиграть в шахматы. Мальчик помотал головой.

— Думаю, пойду на задний двор, посижу под тем большим деревом. Я чувствую пустоту внутри. Никогда раньше не чувствовал себя таким опустошённым.

Тим кивнул.

— Пустота снова заполнится. Поверь мне.

— Пожалуй. Тим, думаешь они когда-нибудь воспользуются ключами?

— Нет.

Ключи открывали депозитную ячейку в банке Чарльстона. Внутри находилось то, что Морин Алворсон передала Люку. Если бы с одним из детей, покинувших Катоба-Фарм — или с Люком, Венди и Тимом — что-нибудь случилось, один из них должен был приехать в Чарльстон и открыть ячейку. Может, все они вместе, если между ними ещё останется связь, установленная в Институте.

— Кто-нибудь поверит в то, что на флэшке?

— Энни уж точно, — с улыбкой сказал Тим. — Она верит в призраков, НЛО, «заместителей» и так далее.

Люк не улыбнулся в ответ.

— Да, но она немного… ну, того. Хотя теперь, когда она так часто видится с мистером Бентоном, ей стало лучше.

Брови Тима от удивления поползли вверх.

— С Барабанщиком? Хочешь сказать, они ходят на свидания?

— Вроде того, если этим словом можно назвать встречи пожилых людей.

— Ты прочитал её мысли?

Люк слегка улыбнулся.

— Нет. Я опять могу только двигать подносы для пиццы и перелистывать страницы книг. Она сказала мне. — Люк задумался. — И, думаю, нет ничего такого в том, что я рассказал об этом тебе. Она вроде как не брала с меня клятву хранить молчание или что-то в этом духе.

— Ну офигеть. А что касается флэшки… это как потянуть за одну нитку и распустить весь свитер. На ней есть дети, которых опознают. Много детей. Начнётся расследование, и все надежды на то, что организация шепелявого мужика возобновит работу, пойдут прахом.

— Я всё равно не думаю, что им удастся что-то восстановить. Он может думать обратное, но это не больше, чем очередное магическое мышление. С пятидесятых годов мир сильно изменился. Ладно, я пойду… — Он неопределённо махнул рукой в сторону дома и сада.

— Конечно, иди.

Люк направился вперёд, хотя он не шёл, а скорее плёлся, опустив голову.

Тим почти дал ему уйти, но потом передумал. Он догнал Люка и взял его за плечо. Когда мальчик обернулся, Тим обнял его. Он обнимал Ники — чёрт, он обнимал их всех, иногда после пробуждения от дурных снов, — но это объятие значило гораздо больше. Для Тима в этом объятии заключался целый мир. Он хотел донести до Люка, что тот был храбрым, возможно, храбрейшим ребёнком, когда-либо существовавшим за пределами детских приключенческих книг. Он хотел сказать Люку, что тот был сильным и порядочным, и что его родители гордились бы им. Он хотел сказать Люку, что любит его. Но не было слов, и, возможно, слова были бы лишними. Как и телепатия.