Институт благородных убийц

Нужно брать пример с таких, как Саша, — наполовину иностранных, загорелых, улыбчивых, которые с гордостью рассказывают тебе о том, что работают нянечкой. Я же всегда стеснялся того, что ухаживаю за Зинаидой, и не делал наши отношения достоянием общественности. Не хочу я заявлять во всеуслышание о том, что мое благополучие зависит от посторонней бабки. Я покупал ей продукты, укутывал ее ноги пледом, как и Саша своим старикам, но делиться этим с первым встречным не спешил. Коньяк был выпит наполовину, мне стало уютно.

С каждым глотком я осознавал все отчетливее: все закончилось. Зинаиды нет. Мне не пришлось вершить над ней насилие. Бог есть. Он сделал так, чтобы я не замарал руки дурной Зинаидиной кровью. Он пощадил меня за все мои страдания. Клянусь, не из-за коньяка, а только по велению своего бешено бьющегося от радости сердца, я хотел обнять Сашу и заплакать. Я хотел обнять официантку. Я хотел, чтобы в кафе вошел еще кто-нибудь, чтобы я мог его угостить. Я хотел спросить у Саши, что бы он сказал, если бы узнал, что я собирался убить его тетку? Но вместо этого, я вежливо спросил:

— Саша, а как тебя вообще занесло в Канаду?

— Может, еще возьмем? — вместо ответа предложил он.

Конечно, Саша, конечно, родной мой. Я вспомнил, что давно уже не звонил Лере, которая второй день не появляется дома. Но в тот момент я мало за нее волновался. Лера сказала, что дает мне сутки, но, если честно, были дела и поважней, чем выяснять с ней, кто и кого больше любит. Да и что толку звонить, раз она не берет трубку. Пусть выпендривается и дальше. Могу я выпить спокойно, в конце концов? Я заслужил.

Глава 16

— Ну что? Разузнал что-нибудь?

— О чем? — Я скинул со шкафа за единственный бивень потрескавшегося гипсового слона и, наступив ему на голову, хрустко отломил ее. Вскрылась белоснежная мякоть нутра, вены проволок. Хрясь ногой — и передние ноги тоже превратились в горстку мелового праха.

— Дурачком не прикидывайся. Про Сашу этого.

— Я узнал много чего. Но знаю, что тебя интересует только одно. Так вот, ему ничего не нужно, мамулечка. Иди оформляй свое наследство. Он на него не претендует.

— Почему ты так уверен?

— Долго объяснять. Собирай свои справки, пей шампанское и спи спокойно.

Под картонкой, на которой стоял слон, обнаружились газетные листы и мятые кальки — на пол их. Нет, сначала изорвать в клочки.

— Да ты пьян, что ли?

— Есть такое.

— Это с ним вы так? Ты где сейчас?

— У Зинаиды. Прибираюсь.

— Ты бы лучше полежал, — предложила она.

Стопки тряпок, наполнявших шкаф прелым запахом, — на пол. Покидав обломки слона и тряпки в огромный пакет, я принялся дальше потрошить шкафы. Доставал замурзанные коробочки, скляночки, узелки, пакетики, всю эту траченную молью, пахнувшую затхлостью рухлядь. Система действий такая — сначала вывалить все из верхних отсеков шкафов, и лишь потом — из нижних.

— Странно как, — задумчиво продолжала мать. — Мы думали, что нет его. А он возьми да и явись. Зачем Зинаида его от нас прятала? Хоть бы одно письмо или открытка…

— Писем и не было. Они вообще не общались. Даже не созванивались.

— А что вы пить-то уселись? Он что, алкоголик?

— Нет, просто выпить захотелось.

— На похоронах выпьете. Сейчас не до того.

— Он на похороны не останется.

— Нет, вы посмотрите, какой наглец. У него тетка умерла, а он…

— Ма, ау! Ау! Ау, мама. Когда он интересуется Зинаидой — ты недовольна. Когда ему плевать — ты снова недовольна. Чего ты хочешь? Нет, ну правда.

— Сына, ты хорошо себя чувствуешь?

— Я прекрасно себя чувствую. Ты даже не представляешь, насколько! Потом поговорим. — Нагнувшись, чтобы положить телефон на стол, я едва не упал.

Я обманул мать. Я не прибирался. Я праздновал. И не хотел, чтобы мне мешали, — это был только мой праздник.