Институт репродукции

Иногда мне казалось, что, если обычно, при поступлении в роддом, женщины скидывают одежду, то эти заодно оставляли при входе всю нижнюю половину тела. Временно, конечно. Впрочем, как и одежду.

*

Все, до единого человека в обсервации знали, что и без того большой кожаный диван в кабинете зав отделением без труда раскладывается до двуспальной кровати, причем многие знали это из личного опыта.

Мой же собственный личный опыт складывался тогда из неловких поцелуев с покойным, научившим меня когда-то летать Валеркой, немого обожания Оскара, и диких, жарких снов, от которых просыпаешься вся в поту, с колотящимся сердцем.

Мужское тело в те времена представляло для меня одну сплошную загадку, в то время как женское, не имело, казалось бы, никаких от меня тайн. Ведь все самое сокровенное было бессчетное количество раз не только обнажено перед моими глазами, но случалось, и разорвано, выпотрошено, буквально даже вывернуто наизнанку.

– Скажи-ка, малыш, у тебя, что же, совсем нет никакой личной жизни? Я вижу твою физиономию около себя третьи сутки подряд. Нельзя ж так гробиться на работе!

– Ничего, мне полезно! Я ж еще только осваиваюсь, и вообще. И потом, а сами вы? Третий день, считай, из родзала не выходите!

– Ну что ж сделаешь, если вы, такие красивые, так трудно рожаете?

– А вы не думаете, Лев Самуилович, что если б их не обезболивали так тотально, они рожали бы куда быстрее и легче? Вот, помните, на прошлой неделе одну поздно привезли, и она, прямо в приемном покое, на третьей потуге, раз – и все! И ведь большой довольно-таки был мальчик, четыре с лишним, а обошлось без разрывов.

– Настя, это ж редкость! Если б все так рожали, акушеры стали бы не нужны. А что без разрывов – так это все твои золотые ручки! По всем законам физики должны была разорваться!

Цапнул меня за кисть, и поднес к губам. Я, как всегда, привычно отдернула руку: что, мол, за глупости? Ведь знает, что не люблю!

Обычно доктор Лева на поцелуе вовсе и не настаивал. Я дергалась, он отпускал мою руку, и шел себе дальше по своим делам. Но иногда – то ли дел у него не оказывалось, то ли не было у него давно никого, то ли просто он решал во что бы то ни стало на сей раз настоять на своем.

Я сколько раз уже убеждалась, что в каждом мужике, даже в самом что ни на есть распрекрасном, обязательно где-нибудь там, внутри таится насильник.

Если не считать пациенток, в отделении мы часто оказывались наедине. Какой-нибудь сбой в расписании, у напарницы заболел ребенок, и она в последнюю минуту позвонила предупредить, другая сама подвернула ногу. «Настя, но ты же справишься?» – спрашивала меня Старшая, уходя. Я в ответ невозмутимо передергивала плечами – справлюсь, мол, конечно, об чем разговор.

Самоуверенная семнадцатилетняя соплюха. Была уверена, что справлюсь со всем, чем угодно.

Ну вот, а доктор Лева, довольно часто дежурил.

Он-таки поцеловал мою руку, крякнул победоносно, посмотрел мне в глаза долгим взглядом, значения которого я, типа, не поняла, и отпустил заваривать чай. Шел второй час ночи, никто у меня в тот момент не рожал, и я как раз собиралась быстренько выпить чаю, и пойти, если получится, прикорнуть на полчасика, на свой кургузый диванчик возле поста.

Не тут-то было. На доктора Леву внезапно напала безудержная разговорчивость. Он возжелал узнать, где я живу, кто у меня мама с папой (так я ему и сказала), какое училище я заканчивала (Химкинское областное. – Как, даже не медколледж? А я почему-то не сомневался, что…), что я читаю, какую музыку слушаю, и чем обычно занимаюсь в свободное время (можно подумать, оно у меня есть!)

Я с трудом сдерживала зевки. Мне хотелось сказать, что музыки я никакой особенно не люблю, читать мне уже давно стало некогда, а в редкие свободные минуты я обычно занимаюсь онанизмом.

Вместо этого мы довольно мило поговорили о Сэлинджере и песнях Брассанса.

Когда допрос был окончен, я вежливо намекнула, что хотела бы пойти поспать.

Спать? Где же, это интересно, я сплю? Неужто все на той банкеточке на посту? Как я там, интересно, вообще помещаюсь?

Это был больной вопрос, потому что, конечно, я там НЕ помещалась. Там вообще мог поместиться разве что карлик. А уж я с моими-то ногами… Впрочем, акушеркам на дежурстве спать всяко не положено, и банкеточки на посту стоят вовсе не для этого, а для общей красоты и уюта.

Но разве мне неизвестно, что все нормальные люди обычно спят в ординаторской? Оставляешь на посту записку, чтоб знали, где тебя искать, если что, и идешь сюда. Да если этот диван разложить, на нем пять человек в ряд улягутся, а шестой у них в ногах поперек. А может быть, я его стесняюсь? Да я представляю себе, сколько женщин он перевидел и перетрогал за свою жизнь? Нашла тоже, кого стеснятся! Можно подумать, смогу его чем-нибудь удивить.

И потом, вряд ли ему самому удастся поспать. «Вот увидишь, мне стоит только прилечь – сразу дернут в родблок, или в патологию.»

Последний аргумент меня окончательно убедил.

Мы вместе разложили диван. Я легла и тут же уснула.