Институт репродукции

Потом, конечно, я видела множество родов, в том числе и куда менее мирных и благополучных. Помню случаи, когда дети не начинали кричать сразу, или когда волшебство неожиданно прерывалось, и мама с ассистенткой срочно увозили постанывающую роженицу на машине в роддом.

Но ни одна из этих виденных в детстве сцен никак не подготовила меня к тому, с чем я столкнулась на первой же практике.

Прежде всего, на домашних родах роженица всегда бывала только одна. Она была королева. Она была в центре всего. Все внимание было ей.

Здесь же вокруг меня кричали, стонали и извивались от боли минимум две-три, а то и четыре женщины сразу. Они ничего не понимали в том, что с ними происходит, они были похожи на раненных зверей. Первые дни практики у меня было ощущение, что переступая порог родблока, я опускаюсь в ад.

Однажды меня послали в приемное за очередной пациенткой. Акушерка приемника, милая толстенькая Катя, как раз закончила к моему появлению все положенные процедуры, дежурный интерн вносил в компьютер данные первичного осмотра: «открытие три сантиметра, шейка кзади, сглажена полностью…» Будущая мама в дурацкой роддомовской рубахе стояла рядом и улыбалась – ее как раз отпустила очередная схватка:

– Доктор, как вы думаете, я скоро уже рожу? – спросила она у сидевшего к ней спиной врача.

– Да часиков через восемь, – сказал он, не оборачиваясь.

– Ну и ладно, – сказала девушка. – Не так уж и страшно! – и она храбро двинулась к лифту. По пути ее снова скрутило – она остановилась, схватилась за перила, стала раскачиваться, знакомо постанывая.

– Бедная! – шепнула мне Катя, передавая карту. – Ничегошеньки еще не понимает! Прям жалко их, таких.

Во мне, однако, неожиданно шевельнулось что-то вроде жалости к самой Кате. На самом деле, это ведь она ничего не понимала. У нее явно не было ни малейшего представления, о том, как все это должно на самом деле происходить.

В ту ночь, пользуясь своим положением практикантки и, соответственно, отсутствием постоянных обязанностей, я не отходила от той девушки – гладила ее, массировала ей спину, учила пропевать схватки, отвлекала шутками и дурацкими разговорами. Шесть часов до полного раскрытия пролетели для нас как одна минута.

Конечно, изредка к нам врывался очередной врач, бесцеремонно опрокидывал ее на спину, всовывал руку между ног, выкрикивал очередную цифру, и тут же несся дальше по своим делам. Я – это входило в мои немногочисленные обязанности – вносила цифру в компьютер, показывала роженице большой палец – дескать, во как мы продвинулись! – и обе мы старались как можно скорее забыть об этом неприятном инциденте.

К сожалению, когда открытие, наконец, стало полным, а головка малыша опустилась достаточно низко, моя роль сделалась пассивной. Это был первый курс, и самостоятельно принимать роды мне еще не полагалось. Очередной заскочивший к нам врач кликнул настоящую акушерку, они вдвоем, чертыхаясь и дергая за разные рычаги, превратили общими усилиями кровать в родильное кресло, в котором, точно препарируемая лягушка, оказалась распята моя девушка. Я впервые увидела в ее глазах знакомый уже панический страх, и постаралась ей ободряюще улыбнуться.

Акушерка натянула перчатки и сунула руку роженице во влагалище, подергала в разные стороны промежность, проверяя ее эластичность, и недовольно скривилась.

– Михалыч, тут эпизию надо будет, – обратилась она к врачу. – Совсем то есть никакой растяжки нет. Чикани-ка мне ее на следующей схватке.

– А ну-ка, зайка, тебя как звать? – обратилась она уже непосредственно к роженице.

– Людмила, – ответила девушка, – круглыми от ужаса глазами наблюдая за действиями врача, взявшегося за кривые толстые ножницы.

– Ты, вот чего, Люся, – продолжала акушерка ласковым тоном Бабы-Яги, уговаривающей Аленушку поудобнее улечься на противень. – Слушай, что я тебе говорю, и все тогда будет хорошо, и с тобой, и с ребеночком. Ни на кого не смотри – тут она бросила сердитый взгляд в мою сторону, – смотри только на меня. Начинается схватка – поднимаешь голову, упираешься ногами, руками, и тужишься изо всех сил, точно у тебя запор. А как я скажу – не тужься – все, сразу перестаешь, падаешь на жопу, и дышишь, как собака в жару. Поняла, что ли, Люсь? – девушка затравленно кивнула в ответ. – Ну и ладушки. А че-то у нас схваток-то, совсем, что, ли нет? Я здесь до утра-то стоять не намерена! Ну-ка! – и она резко ущипнула роженицу за живот – один раз, другой, третий. – Вот! Пошла-пошла-пошла! Тужься давай! Сильней, сильней, не сачкуй!

Роженица послушно напряглась, натужилась, – раз, другой, на третий звякнули ножницы. Раздался дикий звериный вопль, и женщина заметалась по креслу, явно уже никого не слушая и ничего не соображая от боли