Институт репродукции

– Да эти, ваши, скинхэды у ворот, с цепями. Обычно-то они так, стоят и ругаются. Ну, бывает, еще плюются, или камнем в спину швырнут. А сегодня их почему-то чуть не вдвое больше там оказалось. Малолетки, лет, в основном, пятнадцать-шестнадцать. Они сразу, как мы подошли, рванули на нас всем скопом, двое меня за руки схватили, а остальные… сшибли Андрея и стали его топтать ногами. Я, конечно, вырвался, и охранники ваши, спасибо им, подбежали, но сколько-то минут на это ушло. Андрей-то сперва вроде ничего был, поднялся сам, кровь даже с лица стер. А как в здание вошли, схватился вдруг за живот, побледнел и… Доктор, как вам кажется? Мы потеряли ребенка?

– Артем, ну ты же сам врач! Посмотри на него! Это ж явный коллапс. Ты хоть представляешь, какое на этом сроке в «кармане» кровообращение? Хватит уже с вас детей! Тех, что есть бы, сиротами не оставить!

– Да, но ребенок?! Неужели совсем ничего нельзя сделать?!

– Можно, Артем, можно. Начинай прямо сейчас молиться. Какая у Андрея группа крови?

– Третья положительная. Моя, к сожалению, не подойдет. У меня вторая.

– Настя, слышишь?

– Да. Я уже позвонила в гематологию.

*

Ребенка Каменевых спасти, конечно, не удалось. К тому времени, как Андрей лег на стол в операционной, плод в нем давно погиб. Я впервые увидела, как выглядит на таком сроке перитонеальный карман – сложная, разветвленная сеть толстых, как шнуры, кровеносных сосудов, а сам карман на их фоне кажется таким тоненьким, точно листик пергамента из старинной книжки! Кажется чудом, что он не рвется просто так, от какого-нибудь резкого движения или толчка. И как только мужикам удается от начала до конца выходить весь срок!

Хотя доктор Лева и уверяет меня, что на самом деле карман очень прочный, просто у Андрея лопнуло одновременно сразу несколько сосудов, произошла отслойка плаценты, и вот поэтому… Ну да, не стоит дубасить беременного мужчину из всей силы сапогами по животу. Беременную женщину, кстати тоже.

Вечером, когда Андрей пришел в себя, и его перевели в обычную палату из реанимации, Артем привез девочек его навестить. Они входили к отцу по очереди, худенькие, серьезные, все три по взрослому, с большим вкусом и очень аккуратно одетые.

Первой запустили старшую. Выйдя, она прислонилась к стенке, прижала обе ладошки к лицу, и горестно, абсолютно по-детски заплакала. Я бросилась ее утешать, прижала к себе, гладила, успокаивала.. Она уткнулась мне в грудь, всхлипывала, шмыгала носом, и без конца повторяла «Мамочки! Ой, мамочки!»

Для ребенка, выращенного двумя любящими отцами, звучало, по меньшей мере, немного неожиданно.

Я утащила их всех трех к себе в сестринскую, и напоила горячим чаем. По-моему, зря их отец сюда притащил, тем более в такой поздний час. Андрей после всего выглядел – краше в гроб кладут, да и детям в это время давно пора спать. Обе младшенькие так и уснули, прямо у меня на кургузом диванчике – свернулись калачиками, насколько им позволяли прямые, тесные юбочки, и засопели. А старшая все сидела, с наушниками в ушах, тупо упершись взглядом в экран своего айфона.

Наконец она так сильно тряхнула головой, что наушники выскочили из ушей. На меня глянули два смертельно усталых, слезящихся, налитых кровью глаза.

– Настя, а я вот все думаю… А вот, ты Настя, например, как думаешь… Ну вот, какая б она, по-твоему, была, если бы была, моя мама?

– Не знаю, малыш! Наверняка она была бы очень хорошая. Пойдем-ка мы с тобой лучше спать. Пойдем, пойдем, отведу тебя в пустую палату…

Умеют же эти дети иногда спросить!

*

Я смогла позвонить ему только в час ночи – раньше не получилось. Но я тряслась за него все время – весь этот бесконечный день, с УЗИ, неожиданной операцией, каменевскими девочками. То есть большую-то часть времени я была занята, но в каждую секундную даже паузу я тут же вспоминала о нем, и у меня сразу —ух! – куда-то с размаху ухало сердце: как он там, что с ним, доехал ли благополучно до Яхромки? А вдруг облава военкоматовская? А вдруг какие-нибудь с цепями?

Нет, я, конечно, всегда знала, что наша Москва – дикий и опасный город, настоящие каменные джунгли, где с каждым в любой момент может что-нибудь приключиться. Но как-то обычно стараешься в это не вникать. Оно как бы становится фоном, на котором живешь. Рушатся мосты, взрываются поезда в метро. Случайные люди гибнут в чужих, не имеющих к ним никакого отношения разборках. Бандиты нападают средь бела дня, у всех на глазах. А еще периодически идет дождь. И снег. Что поделаешь-то? Стихия.

– Ты дома?

– Настя, что за вопрос дурацкий! Где мне еще быть, по-твоему? Или ты думаешь, я тебе изменяю? Пользуясь случаем, что у тебя в кои-то веки ночное дежурство?

– Еще б ты мне изменял!

Мы оба смеемся, немножечко нервным смехом. Костя рассказывает, что, да, выходя из Института, видел лужу крови и два воронка, в которые при нем заталкивали возмущающихся скинхэдов. Задерживаться и выяснять подробности не стал – торопился к Лешке. Ну да, они всегда стоят там по четвергам, он давно уже к ним привык. Нет, лично ему они никогда не досаждали. Может, Каменевы сами чем-то их спровоцировали?