Институт репродукции

– Вот что, дорогие мои, – решительно сказала я. – Вы уж тут сами теперь разбирайтесь, а мне пора. Гриш, не забудь только, что студенческий твой по-прежнему дома. Не вздумай завтра сунуться без него в универ.

*

Одного взгляда на дымящиеся развалины достаточно было, чтобы понять: под этим не смог бы выжить никто. Повсюду валялись битые кирпичи, обугленные, искореженные куски арматуры, оплавленного металла с вплавившимися в них кусками стекла. Дым стоял стеной. Он ел глаза, он выедал мозги, был горький, и в нем отчетливо чувствовался запах горелого мяса.

Что ж, ничего не поделаешь, надо лететь домой.

– Неприкольненько, – раздался за моей спиною знакомый голос. – Вот совсем неприкольненько! Вышел, понимаешь, на пару часов побегать, сделал два круга, возвращаюсь – а тут, на тебе!

Он удивленно потирал слезящиеся глаза, зябко ежась на вечернем ветру. Из одежды на нем не было ничего, кроме майки и спортивных трусов, да еще на шее болтались наушники с вделанным в них микроскопическим плеером.

– Андрус! – завопила я, хватая его за плечи и изо всех сил прижимая к себе, чтобы окончательно убедится, что да, это он живой, со мной, во плоти, а не… – Дурак ты такой! Живой, живой, живой! А я думала! Да ты сам головою своей подумай – ты же мог быть там! – - и я выразительно показала на гигантскую груду дымящихся кирпичей.

– Ну, д-да-а, – согласился, чуть постукивая зубами от холода, Андрус. – Вообще-то, действительно, прикольно.

*

Как хорошо после всего этого экшена оказаться, наконец, дома, растянуться под одеялом, закрыть глаза, и слушать ровное дыхание со всех сторон – Костино, на подушке рядом, Лешкино из кроватки, Светкино из раскладного манежика. Игорь с Леркой свалили на неделю в Египет, и дочка у нас уже целых два дня, а я ее еще толком и не видела. Ну, ничего, уже скоро, послезавтра выходной, наверстаю!

Так хорошо, что просто невозможно уснуть!

Я встаю, спускаюсь по лестнице в сад, обнимаю собак, целую их в мягкие, пушистые морды. Вдыхаю всей грудью запах свежескошенной травы – дядя Саша постарался, конечно, привел сегодня участок в б-жеский вид. Сажусь на крыльцо, запрокидываю голову и смотрю на звезды. Как хорошо, что мы живем не в Москве! В Москве из-за вечного смога звезд никогда так ясно не видно. Малый ковш, Большой, Кассиопея, Плеяды… Я сижу на крыльце, собаки дремлют у моих ног. Вокруг тишина, и только далеко-далеко за лесом грохочут на стыках дальние поезда.

Скрипят половицы, на ступеньку рядом со мной опускается Костя. Обнимает за плечи, прижимает к себе, набрасывает на нас обоих сверху шерстяной плед. Надо же, а я и не заметила, как, оказывается, замерзла!

Какое-то время мы пялимся на звезды вместе.

– Знаешь, – говорит Костя, – у меня сегодня весь день в животе словно бабочки крыльями машут. Как думаешь, это он?

– Ну, а что – говорю. – Вполне уже может быть. Почти двадцать недель, пора бы.

– А… у тебя? —

– А у меня пока ничего, – уверенно отвечаю я, – и вдруг чувствую, что где-то там, в глубине меня, отчетливо и сильно толкается.

Я еле удерживаюсь от вскрика. Мне тут же делается ужасно стыдно. Наверняка оно весь день было тут, со мной, а я даже не замечала. Тоже мне, будущая мать называется!

– Костя, – говорю я, кладя его руку к себе на живот. – Вот послушай. Чувствуешь что-нибудь?

Он замирает в напряжении, через несколько секунд кивает.

– Ага! – И кладет мою руку на себя. – А ты?

Но я не чувствую ничего.

– У тебя, наверное, там плацента. Через нее всегда трудно что-то расслышать или почувствовать. Да ладно, не расстраивайся, я тебе и так верю.

Эх, надо было соврать, наверное.

Звездочка срывается с неба и, прочертив сверкающую дугу, падает за лесами, полями, реками, морями, в далекой счастливой стране под названием: «Где нас нет»…

– А я знаю, чего ты загадал.

– Ну и чего?

– Чтоб все хорошо было, да?

*

В связи со сменой в Москве смотрящего, Косте пришлось срочно переделывать некоторые почти совсем уже готовые прогнозы. Впрочем, в большинство из них возможность такого развития событий была заложена изначально, так что изменения пришлось вносить небольшие, хоть иной раз и весьма существенные. Занятие было нудное, да и времени заняло не мало – два дня с хвостиком считай просидел не разгибаясь. Спасибо, Марфа с детьми помогла, а то б совсем замотался.

*

Кричевская так и не пожелала навестить мужа. Об этом мне наябедничала тетя Паша, пока я у себя в кабинете меняла свое шматье на традиционные белые одежды.

Мы с тетей Пашей давно уже помирились, и она теперь, как добрая мама, стояла надо мной по утрам, заставляя проглотить лишнюю ложку отложенной специально для меня больничной каши: «Ешь, ешь, тебе теперь надо, небось, двоих кормишь, а то ишь, тощая какая!»

Переодевшись и проглотив ненавистную кашу, я, как хорошая девочка, сказала тете Паше «спасибо», и пошла разбираться.