Институт репродукции

Кричевский лежал лицом к окну, отвернувшись от всего остального мира. Поднос с едой у его постели остался почти нетронутым – так, выпил полчашки кофе и закусил йогуртом. Вообще, за два дня, прошедшие после операции, Кричевский сильно похудел и осунулся. Что отчасти возвратило его облику потерянную мужественность.

– Доброе утро, Аркадий Андреевич! Что ж вы не кушаете ничего? Не нравится? Хотите, особый заказ для вас сделаем?

– А что можно?

– Да практически все! По контракту вы имеете право требовать, чтоб вам приносили еду любого ресторана! Все, что душеньке угодно!

– Тогда пусть мне сюда вискаря принесут. Пару ящиков для начала.

Я засмеялась, показывая, что оценила шутку.

– Мысль хорошая! Действительно, как не выпить, тем более повод есть!

– Повод? Какой еще повод?

Он тяжело, с трудом повернулся на кровати, и уставился на меня так, точно я говорила, на каком-то неведомом языке.

– Так сын же у вас родился!

– А-а, вы об этом!

Он махнул на меня рукой, и опять замолчал. Поворачиваться назад к окну ему было больно, поэтому он просто прикрыл глаза, показывая этим, что ушел в себя, и назад вернется не скоро.

– Аркадий Андреевич, – тихо сказала я. – А вы уже видели ребенка?

Лицо его сморщилось, приобретая знакомое беспомощное, затравленное выражение.

– Нет еще. Ну да, наверное, надо. Хоть посмотреть, что там из меня извлекли.

Кричевский встал, надел с моей помощью халат, и мы медленно двинулись с ним в сторону детской интенсивки. По дороге нас обогнал дядя Федя, весело катящий по коридору люльку с Никиткой. Я окликнула его, спросила, как там у них с кормежкой, и он, не оборачиваясь, показал мне в ответ большой палец.

Мы спустились на этаж ниже, миновали двойные стеклянные двери. Сполоснули руки под краном и накинули сверху на плечи дополнительные халаты.

Интенсивка была погружена в полумрак, жалюзи спущены, и детки дремали в своих инкубаторах, и кроватках с подогревом под мирное попискивание машин.

Маргарита Львовна сидела в кресле у кроватки с надписью «Кричевский Аркадий Андреевич, мальчик» и, как все эти дни, не сводила глаз со своего ребеночка, который мирно посапывал на своей грелочке. Монитор над ним констатировал абсолютную норму всех жизненных показателей.

Кричевский увидев их, вдруг резко оттолкнул мою руку, выпрямился, и зашагал твердо, уверенно. Точно вовсе и не ему делали позавчера операцию. Точно каждый шаг не отдавался немедленно тупой болью в шраме.

– Здравствуй, Рита, – произнес он безразлично вежливым тоном.

– Здравствуй, ирод! – отозвалась Кричевская, не оборачиваясь. – Погляди вот, что ты наделал!

– А что, – он склонился с другой стороны над кроваткой, и нежно положил ладонь на крохотную спинку. Ладонь скрыла мальчика почти совсем целиком. Снаружи осталась торчать одна только голова в теплом чепчике. – Подходящий! Нос вроде бы мой. Маловат, правда, ну да ничего, подрастет!

– « Маловат»! Как тебе только не совестно! Я все для тебя делала, все на себя взяла, и дом, и фирму, все тянула одна, как лошадь! От тебя одно требовалось – носи! А ты не смог даже с этим справиться!

– Почему? По-моему, я совсем даже неплохо справился. Руки-ноги на месте, голова откуда надо растет. Он тебе чем-то не нравится? Тогда я, пожалуй, себе его заберу. А ты себе заведи другого!

– И не мечтай! Кто тебе его даст! Кровиночка моя маленькая, слышишь, что твой папка несет, идиот такой хренов!

– Это тебе его «кто даст»! Рит, разуй глаза, и посмотри, что на кроватке написано. «Кричевский Аркадий Андреевич». Про тебя тут ни слова. Так что пока это мой ребенок.

– Да ты.. Да я…

– Да я, да я… головка от х@я! Послушай теперь меня. Баба ты, конечно, с яйцами, но, сдается мне, я тебя теперь за них ухватил. Ребенок этот юридически мой, и только мой, а не веришь – перечти контракт, который мы с тобой вместе подписывали.

– Да но, ведь… Это же была моя яйцеклетка! И деньги были мои! Тебе столько в жизни не заработать!

– А это мы еще поглядим! За яйцеклетку тебе положено право посещений, по графику, определяемому гражданским судом, понятно? А деньги ты, помнится мне, вкладывала в проект этот добровольно? Твои деньги – мое здоровье, такой ведь был уговор.

– Да… но… – она резко сбавила тон. – Кричевский, послушай, чего ты хочешь?

– А вот это уже другой разговор! Чего я хочу, ты и сама, небось, знаешь, не один раз про это уже говорено. Хочу абсолютное управление филиалом – раз! Руководство фирмой на паритетных началах – два! И право вето на любое твое не согласованное со мной решение – три!

– Кричевский, ну ты обнаглел! А что я за все это буду иметь?

– А тебе за все это будет позволено жить со мной, и воспитывать совместно нашего сына. Ну, если ты, конечно, хорошо себя вести будешь.

Надо сказать, я в жизни не видела Кричевскую такой обалдевшей. Она просто стояла и ловила ртом воздух. И во все глаза, не без восхищения, глядела на своего нового, абсолютно незнакомого мужа.

И было на что посмотреть! Выпрямившись, откинув голову, перед нами стоял сильный, уверенный в себе человек. Опасный, внушающий к себе уважение.