Институт репродукции

Я ж его никогда не видела, папиного отца. Нет, он жив, и слава Б-гу, здоров. Просто он такой человек, правильный, положительный, во всем любящий порядок. Вот есть у него жена, сын, невестка и двое внуков. Все, как положено, у каждого своя роль, все на своих местах. И мы с мамой в эту стройную картину мира не вписываемся. Поэтому при нем обо мне никогда не говорят. Не потому, что он обо мне не знает. А просто у них в семье так принято.

А папину маму я видела. Она когда узнала, что я есть на свете, так сразу загорелась скорей на меня посмотреть. Не знаю, чего уж там она ожидала увидеть. Мама нарядила меня покрасивше, и мы с папой поехали куда-то в центр Москвы, в ресторан, знакомиться с бабушкой. Папа так мною гордился, точно он сам меня воспитал, хотя мы и были тогда с ним без году неделя знакомы. Но папа считал – и где-то там, в глубине души до сих пор считает – что все лучшее во мне от него.

Папина мама, увидев меня, ахнула. Прям так и сказала: «Ах!» – отчетливо выговаривая каждый звук. «Ах, Витя, но как же так?! Она ж вылитый Олег! А мальчики ведь совсем на тебя не похожи!»

До сих пор не понимаю, плохо это или хорошо. Да и бабушка, говоря это, смеялась. Хотя глаза смотрели встревоженно, и немного печально. В них подрагивали слезинки, в самых их уголках.

Потом бабушка вытерла глаза аккуратно платочком. Спросила, в каком классе я учусь, и какие у меня оценки. Похвалила мои платье и бантики. Помогла порезать блинчик с шоколадом на части, попутно показав, как правильно держать нож и вилку. Поцеловала меня на прощание в щечку. Она мне даже понравилась, я клянусь, несмотря на накрахмаленную блузку, тщательно отглаженный фиолетовый деловой костюм, и прическу волосок к волоску. Всю жизнь панически боюсь приближаться к дамам, одетым подобным образом! Но на папиной маме все это смотрелось вполне органично, она как-то умудрялась во всем этом двигаться, есть и даже смеяться.

Я все-таки, как не старалась, капнула на нее один раз соусом, но она только улыбнулась, и сказала, что это, мол, ничего – в чистке сведут в два счета.

Больше я ее никогда не видела.

Катя, папина жена, кстати, вполне нормальная. И одевается – по крайней мере, выходя куда-то с детьми, – во что-то, пусть дорогое, но практичное и не маркое, типа джинсов со стразами. Дома же и вовсе часто ходит в халатике – не затрапезном, конечно, а шелковом, но все равно.

Со мной, если отец приводит меня к себе, Катя держится вполне дружелюбно, хоть и без особой симпатии. А братья у меня очень милые. Мы с ними почти ровесники – Антон, старший, младше меня на год, а Гошка на два с половиной. В детстве мы все трое очень любили, когда отец, приезжая откуда-нибудь с семьей в Москву, забирал меня и привозил к ним с ночевкой.

Мы тогда запирались в их большой детской, и болтали без умолку, чуть ли не утра. Столько надо было друг другу порассказать! Мы росли в таких разных мирах, что нам всегда было чем поразить друг друга. Я им рассказывала разные случаи из акушерства, попутно просвещая в области полового вопроса, и дивясь про себя, какие они, оказывается, по этой части отсталые. Братья, в свою очередь, рассказывали о дальних странах, нравах и обычаях тамошних школ, всяческих мировых чудесах и красотах природы.

Я только жутко злилась, когда они, увлекаясь, начинали, вдруг перескакивать с языка на язык. Они заметили, и стали меня нарочно дразнить. Тараторили между собой по-английски или французски, при этом тыкая в меня пальцем и беспрерывно хихикая.

Я в конце концов не выдержала, и пожаловалась отцу. Сказала, что если так, я лучше больше не буду к нему ходить. Станем встречаться один на один, где-нибудь на нейтральной территории, или пусть сам к нам приезжает. А что? Он же любит встречаться с мамой. А если не хочет столкнуться с Ваней, то пусть выбирает время, когда тот на гастролях.

Папа поморщился, переговорил с мамой, и меня стали учить языкам – причем сразу трем. Учителя приезжали в Яхромку по очереди, почти каждый день. Приезжали лично ко мне! Я чувствовала себя принцессой.

Учителя чувствовали себя странно – ходили по нашей берлоге, брезгливо подхватывая полы пальто, и опасливо шарахаясь от грязных, сопливых ребятишек, собак и кошек.

Зато к следующему папиному приезду, я уже понимала с пятого на десятое братские наезды. И даже сама уже могла им кое-что ответить. Папа был очень горд моими успехами, и своим участием в моем воспитании.

Со временем языков становилось больше – братья переезжали из страны в страну, мне приходилось их догонять. Однако каждый следующий язык давался мне неизмеримо легче, чем предыдущий. Особенно, если европейский. Ведь, в конце концов, все они между собою похожи.

Вчера, когда мы спешно додраивали к приему дом, а Марфа с мамой, запершись в кухне, готовили разные вкусности, Костя спросил меня: а кто к нам, собственно, завтра придет? Бабушки с дедушками?