Это походило на злую шутку судьбы. Шутку на тему справедливого возмездия.
И, если подумать, многие злодеи кончали именно так.
— Сноуи…
На оклик Лода мы обернулись втроём.
Он смотрел на меня. Растрёпанный, уставший, осунувшийся: только сейчас, в призрачном сиянии светящихся роз, я увидела это чудовищно ясно.
Спазм болью сжал сердце, заставив пергамент дрогнуть в ладони.
— Я искал тебя, — Лод протянул мне руку. — Пойдём.
Я встала — с его помощью, без слов, без возражений. Кивнув Восхту и Фанику на прощание, последовала за ним во дворец. Меня ожидаемо повели в башню колдуна, и на столе в кабинете, где я обитала, нас встретили две дымящиеся кружки и серебряное блюдце с печеньем.
— Мне нравились наши чаепития, — Лод любезно отодвинул кресло, предлагая мне сесть. — Захотелось устроить ещё одно.
Пока не поздно, читалось невысказанное продолжение последней фразы.
Я опустилась на сидение. Сжала чашку в ладонях, косясь на колдуна, но он просто улыбнулся — и, взяв вторую, слегка отсалютовал ею мне. Тогда я потянулась за печеньем; с хрустом раскусив одно, принялась привычно просчитывать варианты.
Зачем он позвал меня? Наконец признал, что не справится с формулой один? Попросит у меня помощи?
Или…
Прежде, чем Лод наконец заговорил, прошло немало времени.
— Не буду посвящать тебя в тонкости моих расчётов, — без всякого вступления произнёс он, точно продолжая разговор, который мы уже вели. — Скажу только, что я научился анализировать возмущения в изнанке мира. И понял, что появление прорех между мирами всегда сопровождают… определённые явления. Если обращаешь на них внимание, если хочешь найти место, где прореха откроется в следующий раз, и время, когда она откроется, то это вполне осуществимо. Так что следующая прореха возникнет в Хьярте, через пять дней. — Поверхность его чая шла едва заметными волнами, колебавшимися между глиняными стенками. — Если ты хочешь вернуться в свой мир, тебе стоит быть там.
Да. Я была права: потому что этот вариант тоже пришёл мне в голову.
И, несмотря на то, что он был более чем логичным — мне стало обидно.
— Предлагаешь мне сбежать, как крыса с тонущего корабля?
— Крыса? — колдун посмотрел на меня непонимающе. — А они убегают? Куда?
Ну да. Он ведь никогда не имел дела с кораблями, и вряд ли в книгах дроу можно было прочитать о том, как ведут себя тамошние крысы.
Вернее, паппеи.
— Неважно. Я не собираюсь бросать вас в таком положении. Не после всего, через что мы прошли.
— Я не знаю, когда прореха откроется в следующий раз. И тогда может быть уже поздно, — его взгляд был цепким, несмотря на усталость. — Когда светлые вторгнутся под горы… я не знаю, что случится с тобой. Со всеми нами. Но даже если они решат поторопиться, их армия достигнет гор не раньше, чем через неделю. Ты успеешь уйти, и в своём мире будешь в безопасности.
Я помолчала. Глотнула напиток, горчивший терпкими нотками лаванды.
Я и сама думала о том, что мне лучше уйти. Ещё на той крыше в Мирстофе. Потому что какая-то часть меня без устали шептала, что моё теперешнее положение невыносимо унизительно — положение бесполезного балласта в войне, которую собираются завершить без меня, третьей лишней в любовном треугольнике, который почти невозможно разорвать. Ведь Лод говорил, что никогда не желал и никогда не пожелает служить никому, кроме Альи; и заставлять его отказываться от всего — от положения, от власти, от дружбы, от клятвы, от верности, от своего народа — ради неказистой девчонки из другого мира… какое право я имею на это?
Но от осознания того, что он даст мне уйти, снова стало больно.
А думать о том, что он, возможно, хочет моего ухода — отчаянно не хотелось.
— И ты думаешь, у меня это получится? — спросила я равнодушно. — Вернуться?
— Ты ведь скучаешь по дому. Ты сама говорила о твоём возвращении на родину. Значит, ты хочешь туда. — Он неотрывно смотрел на меня. Говорил спокойно, ровно, рассудительно, словно о какой-то абстрактной задаче. — Поскольку всё зависит исключительно от твоего желания… наверное, получится.
И что я должна сказать? Правду? Что не представляю, как смогу навсегда его оставить? Что мне плевать на опасность, что, если понадобится, я умру ради него или рядом с ним?
Да. Может, всё это мне и надо было сказать. Только вот та же часть меня, что уже шептала слова сомнений, напомнила: он никогда и ничего мне не обещал. Он говорил, что не сможет быть для меня всем, чем я хочу, и я не знаю, готов ли он действительно когда-нибудь разорвать отношения с Морти. Не знаю наверняка даже того, любит ли он меня — так же, как я люблю его.
Напомнила, что, быть может, я собираюсь отдать всё тому, кто не оценит моей жертвы. Тому, кто никогда не отдаст того же ради меня.
А раз так…
— Да. Пожалуй, — считая степени семёрки, я потянулась за следующим печеньем, радуясь, что ни в пальцах, ни в голосе нет предательской дрожи. — Ладно, попробуем. Попытка не пытка, в конце концов.
Он смотрел, как я ем. Долгим, пронизывающим, немигающим взглядом, от которого мне стало не по себе.