Интегрировать свет

— Любой выход будет болезненным, — колдун протянул руку к свече, будто хотел коснуться пламени пальцами. — Есть один, конечно, и вероятность подобного исхода… — он осёкся. — Но это было бы низостью с моей стороны, рассчитывать на него.

Он провёл расправленной ладонью над каплей огненного золота, у фитиля отливающей прозрачной синевой. Потом сжал пальцы в кулак, согнув их по очереди: быстрым, изящным, выверенным движением музыканта.

— А самое печальное, — произнёс Лод потом, и отражённый огонь плясал искрами на дне его зрачков, — я понимаю, что где-то в глубине души… всё-таки рассчитываю.

Акке улыбнулся.

— Знаешь, если бы не твоё искреннее стремление быть хорошим человеком — ты бы утопил Риджию в крови куда успешнее, чем твой прадед. Но куда там… если тебе даже то, о чём ты думаешь, кажется нечестной игрой.

— А ты знаешь, о чём я думаю?

— Естественно, знаю. Я знаю тебя с того момента, как ты издал первый крик, так что немудрено, — справедливо заметил иллюранди. — И знаю ещё одно: с этой девочкой ты можешь быть счастлив. По-настоящему счастлив. И сделать счастливой её. С принцессой — нет. В вашей любви с самого начала было слишком много «но».

— А ты так радеешь о моём счастье, что, видимо, пытаешься подтолкнуть события в нужном направлении.

— В меру моих скромных сил.

Колдун посмотрел на спящую девушку. В который раз вернулся в то утро у чёрного пруда, что разделило всё на «до» и «после». Вспомнил, как вытаскивал её из воды, пока мантия тянула ко дну — он кинулся в пруд, в кои-то веки не успев подумать даже о том, чтобы раздеться — как сосредоточенно, в размеренном ритме давил ей на грудную клетку, как вдыхал в её губы воздух, твердя про себя «живи, дыши, ну же»…

А потом она открыла глаза: широко расставленные, от изумления расширившиеся на поллица. Глубокая, насыщенная вечерняя синева — под тёмной чёлкой, липнущей ко лбу — и тоненькая, почти чёрная кромка по краям радужки. Две сапфировые звезды, тонущие во мраке зимнего неба.

Забавно. Когда-то он думал, что, кроме этих глаз, в ней нет ничего особо привлекательного. Даже её лицо: большеротое, с пухлыми щёчками и широким носом, плоским, смешно похожим на кнопку… он никогда не считал его некрасивым, но поначалу оно казалось странным, неправильным. Особенно в сравнении с ликами дроу, которые он привык видеть.

Кто бы мог подумать, что всё так сильно изменится. Что простой интерес уступит место этому чувству, щемящему и бесконечно нежному: будто высоко в горах ты вдруг видишь цветок, пробившийся к солнцу среди льда и снега — маленькое, одинокое, беззащитное чудо. Этому… и пламени, всё чаще бежавшему по венам, лишавшему мысли ясности.

Которому он не мог, не имел ни малейшего права поддаваться.

Быть хальдсом принцессы — столь же великая честь, сколь и повинность. Он знал об этом, и считал это незаслуженным счастьем: отдать ей своё сердце без права забрать обратно. Одна лишь радость — и никаких сожалений, никогда и ни о чём.

Никогда. До недавних пор.

Хорошо устроился, приятель, подумал он с иронией, хмелем горчившей душу. Две девушки, такие разные, такие непохожие; но обе — любящие, и обе — при тебе. А при желании ты мог бы перейти черту с одной, не отказываясь от другой. С твоим-то талантом к манипуляциям это не стоило бы большого труда. Многие не стали бы думать дважды, прежде чем выбрать этот вариант.

Если б только у тебя не вызывала отвращение одна мысль об этом.

Что ж, играй роль, наследник рода Миркрихэйр. Ты придумал себе новую маску — так носи её с блеском, с честью, с удовольствием. Ведь ты в этом мастер: придворный колдун, великий лицедей, владыка масок, игр и кукол. Прячься под маской, пока не закончится война… а дальше — надейся, что твой друг тоже поймёт это. Что мы не выбираем, кого любить.

Потому что твоя принцесса отличается от многих, носивших королевский венец до неё. И если ты захочешь уйти, она отпустит тебя.

Весь вопрос в том, сможет ли твой Повелитель простить, что ты причинил ей боль. А если простит, то когда. Кому, как не тебе, знать, что чувства с трудом поддаются доводам разума — а Алье всегда нелегко давалось понимать и прощать, и гнев порой заводит его слишком далеко. Даже на твоей памяти любящие братья брошенных девушек затевали поединки на смерть, бросая обидчикам сестёр вызов по любому, самому пустячному поводу; а если этот брат — Повелитель… повода обвинить тебя в злоупотреблении твоим положением, чтобы воздать справедливую кару, долго искать не потребуется.

И всего один вариант, который позволит не отказываться ни от дружбы, ни от положения. Потому что простого желания Морти освободить тебя — недостаточно: Алье не составит труда сопоставить факты, и всё выйдет только хуже. А ты не смеешь просить её сделать то, о чём думаешь сам.

Но если и она это поймёт…

Лод презрительно одёрнул рукава рубашки.

Да, иногда он презирал свою расчётливость. То, что разум просчитывает варианты даже тогда, когда сердце — на части, что оценивает выгоды даже в том, от чего душа — в осколки.

Однако остался бы у тёмных хоть один шанс, если б он не был таким?..

— Господин Лодберг.