Читаем Интеллигенция в тумане полностью

Ну кто мог подумать, что тень - только тень.


Рукой потянись и по локоть надень


Июльскую кожицу света.


Кто знал, что у страха глаза велики.


В последнем испуге лежат старики,


Да ты уж на них не посетуй.

И впрямь все легко, как Давидов псалом,


Шершавинка-жизнь не идет напролом, -


Откроет бутылку нарзана,


Как вдруг перед ней ариаднина нить,


Упорная участь по нормам не пить


Слепое вино наказанья.

Махали руками семь спущенных шкур,


И было начало, как лопнувший шнур.

* * *

Провинция провинция


Еловая кора


Глазенки как у Винсента


И ногти стричь пора


Да двести грамм на первое


Да за спиной ни зги


Кровинка ты неверная


Ухмылочка манерная


Я пыль твоя трехмерная


Без кочевой ноги

* * *

Свет шарит по лицу вслепую,

Поглаживает ветошь век,

Его не поминаю всуе

Лишь потому, что всем привет.

И он тогда стоит ночами

Над этим толоконным лбом,

И смотрит белыми очами

В глаза, как в тот дверной проем.

***

С уверенностью глядя в прошлое,

Где не кончается война,

Он подорвался на горошине

И запросто лишился дна.

Так и висит из чистой милости,

Змеиный проглотив язык,

Правей огня, а может, мнимости,

Исчерканней, чем черновик.

***

Сто граммов смерти натощак,

Луцилий, и живи спокойно.

Природа пишет на вещах,

Судьба - по морде протокольной.

Она играет тем верней,

Что протокол, считай, заверен,

Она слепая, ей видней,

Почем свобода для империй.

Но тут ты набираешь в рот

Как бы церковного кагору,

И сразу будет поворот

С вечнозеленым светофором.

И то ли кровь, то ли вино,

Пока не загорелся красный,

Перебегает полотно -

Хлюп-хлюп - а там уже не страшно.

***

Живи свою жизнь -

И умрешь своей смертью,

Неси свою тень,

Покамест не смерклось,

Женись по любви

На Инне и Яне -

И будут тебе

Голоса в окияне.

***

Они все из себя

Я весь в себе

Я вещь-в-Тебе

Постирай меня и пополощи

В своей нощи

Обожги в своей пещи

Осторожно не разбей

Ох язык мой злодей

***

Мы разного пола ягоды

В предчувствии гола я да ты

Не акаем и не окаем

Тихонько друг друга трогаем

А мячик по полю катится

Количество наше в качество

И будто стена отвесная

Уже без пяти по-местному

Не тикаем и не такаем

Не плачем а так только - плакаем

Подай же нам Боже вишенку

Да помяни раба тваво Мишеньку

***

Переходишь жизнь в установленном месте,

А тебе говорят: ну и где твои крести?

Ты с червями попал, а с бубями подавно,

Ты видал ли миндал? Не видал? Вот и славно.

На другой стороне постороннего лета

Губы в красном вине, ты еще не одета.

Я не помню, забыл, как я там назывался,

Не хватило чернил и я не расписался.

Крести были вверху, были осьмиконечны,

Только морда в пуху да тридцатка на свечи,

Говори, говори, избегай повторений,

Не суши сухари - все равно не пельмени.

Как заснешь-не проснешь, как пойдешь по этапу, -

Сдашь последнюю дрожь вертухаю на лапу.

Бьет крестовый король твои черви и бубны,

Ты забыл свою роль, пешеход носогубный.

Был ты путник ночной, шел в крестовом походе, -

На свету, как ни крой, ничего не выходит.

Говори-говори, положись на лопатки,

Не ори, не ори - говори.

Все в порядке.

***

Бабочка по имени Вот Те На

Мальчик-мальчик, ты отвязан

За мгновение до сна,

Ты одним дыханьем мазан

С бабочкою Вот Те На.

Ваша узкая удача

Разрешается в просвет,

Бог ты мой, не надо сдачи

И спасибо за билет.


http://liter.perm.ru/stihy_rak3.htm


О поэзии, трагедии, реальности и ни о чем


(антипоэтическое послесловие к книге "Число π")

Мне захотелось завершить книжку занудным умcmвованием, чем-то напрочь противопоказанным поэзии. Не знаю почему. То ли контраста ради, то ли затем, что, возможно, именно это нелепо-претенциозное послесловие покажется читателю единственным занятным местом книжки и, следовательно, ее единственным оправданием.

Я не профессиональный литератор. Я "хоббит". Хотя что такое литература, ставшая профессией, если не внутреннее противоречие, contradictio in adjecto? В еще большей степени это можно отнести к поэзии: она не профессия, она - проговаривание того, что не может быть проговорено, она - принципиально неточное, вербально-образное указание на Тайну. Поэзия (я говорю, конечно же, о Поэзии, на близости к которой сам я ни в коей мере не настаиваю) - один из немногих верных способов временного выхода из себя, трансцензуса, подкидная доска, швыряющая нас за наши естественные пределы. Она входит и говорит: "Айда за мной, за окнами темно, самое время". И ты перестаешь быть гражданином и отцом семейства, поэзия изымает тебя из мира (восхищает, как говорили прежде), даже если твоя муза диктует тебе тексты, сочащиеся гражданским негодованием. Короче, в своем существе поэзия мистична, она в родстве с религией. Она не молитва, но в ней порой может сверкнуть золотая крупица сакрального. Она не молитва, но, как и молитва, она никогда неперестанет, а если все же обе они умолкнут, тогда вместе с ними умолкнет и мир. Вот очевидная примета приближения конца.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Социология искусства. Хрестоматия
Социология искусства. Хрестоматия

Хрестоматия является приложением к учебному пособию «Эстетика и теория искусства ХХ века». Структура хрестоматии состоит из трех разделов. Первый составлен из текстов, которые являются репрезентативными для традиционного в эстетической и теоретической мысли направления – философии искусства. Второй раздел представляет теоретические концепции искусства, возникшие в границах смежных с эстетикой и искусствознанием дисциплин. Для третьего раздела отобраны работы по теории искусства, позволяющие представить, как она развивалась не только в границах философии и эксплицитной эстетики, но и в границах искусствознания.Хрестоматия, как и учебное пособие под тем же названием, предназначена для студентов различных специальностей гуманитарного профиля.

Владимир Сергеевич Жидков , В. С. Жидков , Коллектив авторов , Т. А. Клявина , Татьяна Алексеевна Клявина

Культурология / Философия / Образование и наука