Интендант революции. Повесть об Александре Цюрупе

— Степан Афанасьевич, не прикинете... хлебушек водится в округе у мужиков?

— Откуда ж ему быть? Весна...

— А прошлогодний?

— Я чужому добру не учетчик! — Степан Афанасьевич пододвинул к себе газету «Дело народа» с шапкой во всю полосу — «Завтра пасха» и стал внимательно изучать передовицу «Да воскреснет!».

«Многозначительный, многообещающий заголовок», — невольно подумал Александр Дмитриевич, вспомнив, как усердно и последовательно эсеровское «Дело народа» призывает сбросить Советскую власть, но не отстал, спросил прямо, неделикатно:

— Ну, а у вас есть прошлогодний хлеб?

— У меня?.. — Степан Афанасьевич, не выпуская газеты, глянул в окно и все так же спокойно, мирно: — Смеркается уже. Вы бы, мил человек, поспешали к дому. А то, неровен час... Мужики у нас серьезные. В прошлый раз повстречали одного тут возле моста — тоже на машине: комиссар...

И надо было видеть лицо Степана Афанасьевича в тот момент. Вообще-то ничего особенного, даже примет особых нет; вот разве что глаз правый голубее левого, или так кажется, оттого что свет из окна падает, да пшеничный чуб прикрывает не то шрам, не то ссадину на просторном чистом виске. А так лицо как лицо — обыкновенное, обветренное, дышащее здоровьем, как у большинства сельских жителей средних лет. Стоит Степан Афанасьевич посреди горницы, не высок и не мал ростом, — только рука, скомкавшая край газеты, выдает волнение. Попробуй тронь его — скомкает вот так же.

Да, степаны афанасьевичи — сила. Их немало, у них своя партия, свои газеты, свои члены ВЦИК, свои пулеметы и пушки. А главное — у них хлеб.

Нешуточное дело — одолеть их. И для этого Наркомпроду нужна сила. Сила и власть! Чтоб слушались в других ведомствах, если речь заходит о хлебе... Чтоб любого под суд, кто мешает!.. И... Да, да! — нечего закрывать глаза, со Степаном Афанасьевичем шутки плохи. Или он нас, или мы его — применять вооруженную силу.

О-хо-хо! Ну и возок на вас навалился, уважаемый Александр Дмитриевич Цюрупа!

Говорят, будто кто-то пустил по этому поводу очередную шутку: «Что сделать, чтобы слон нажил грыжу? — Посадить его решать продовольственную проблему!..» Конечно, очень неуместное сейчас острячество. Но, что ни говори, доля правды здесь есть. За полгода после Октября уже сменилось три наркома продовольствия! Теодорович вышел из правительства на десятый день своей работы. Шлихтер к началу февраля успел перессориться и вступить в хронические конфликты буквально со всеми. И Первый советский продовольственный съезд, и Высший совет народного хозяйства потребовали его отставки.

Теперь он — Цюрупа. С ВСНХ у него тоже не очень теплые отношения. ВСНХ, особенно Рыков, его председатель, наверняка против Цюрупы: ведь еще несколько дней назад, двадцать пятого апреля, на сессии Московского продовольственного комитета председатель продовольственной управы потребовал немедленной отмены твердых цен и предоставления свободы закупок местным органам. Это бы еще полбеды, но московских продовольственников поддержали в ЦК: Рыков и Каменев... Рыков и Каменев поддерживают не только Московский, но и другие областные комитеты, которые в последнее время буквально бунтуют против монополии, против Наркомпрода, против Цюрупы... Конечно, их можно понять: ведь продовольственное положение с каждым днем ухудшается — люди все яростнее требуют от них хлеба, хлеба, хлеба. Но...

— Ну что ж? — Ленин первым нарушил молчание. — В общих чертах товарищ Цюрупа, по-моему, прав. Суть схвачена верно.

— Дельный декрет, — согласился Свердлов.

— Но... — начал Чичерин и обернулся к Цюрупе, как бы заранее прося извинения за то, что он, человек, в общем-то далекий от этих проблем, все-таки вмешивается: — Не слишком ли резко предлагается здесь поступать по отношению к крестьянству?

— «Резко»?! — удивился Свердлов. — Что значит «резко», когда в стране идет война? Когда за кусок хлеба брат убивает брата?!

— Напротив! — подхватил Ленин. — По-моему, в этой части декрет даже несколько либерален. — И привстал с места. — Следует сильнее подчеркнуть основную мысль о необходимости, для спасения от голода, вести и провести беспощадную и террористическую...

— Террористическую? — вскинул глаза Чичерин и поморщился. — Это уж, по-моему, слишком, Владимир Ильич. Слишком!

Сразу насторожившись, Александр Дмитриевич ревниво не сводил с него взгляд: «Тебе бы со Степаном Афанасьевичем потолковать! Посмотреть бы ему в лицо!.. — подумал он. — Впрочем, что это я? Еще не выслушал возражения, а уже не согласен! «Мой декрет!» «Мое предложение!» Не смейте касаться! Что за ограниченность? Слушай лучше: не кто-нибудь — Чичерин возражает».

— Да, именно. Именно! — настаивал между тем Ленин. — Террористическую борьбу и войну против крестьянской и иной буржуазии!